I'm still standing (c)
Чтобы со спокойной совестью уехать на праздники, выкладываю сегодня последние три главы в, так сказать, этой части второй части 
Это часть номер раз.
by danaRia
читать дальше***
Все утро Элиот смотрел на Дадли так, будто ждал, что тот передумает. Но Майк уже понимал: Дадли не из тех, кто быстро меняет решения.
В конце концов Элиот обессилено опустился за кухонный стол и мрачно уставился куда-то в плиту.
- То есть вы двое серьезно думаете, что я сейчас все брошу и буду сам отменять то, что сам же и сделал? – спросил он.
Дадли невозмутимо налил ему кофе и сел напротив. На нем была крайне неподходящая к случаю футболка с надписью «Не волнуйся и будь счастлив».
Майк стоял у раковины и продолжал буравить Элиота страдающим взглядом.
- Теоретически, - наконец спросил он, – Что бы ты мог сделать? Если бы захотел? Что могло бы остановить войну?
- Остановить – уже ничего, - покачал головой Элиот, прислоняясь головой к стене и отхлебывая кофе. – Ее можно было бы оттянуть – но ненадолго. На месяц. Два. Не больше. Все уже зашли слишком далеко. И к тому же, - он перевел взгляд на Дадли. – Мы все еще не знаем, кто такие Бич Бойз и зачем им вся эта комедия. И за два дня точно этого не узнаем, - он обвел Майка и Дадли долгим взглядом, ожидая поддержки, - но оба молчали.
- Дадли, ты что, серьезно считаешь, что я должен все вот так бросить? Серьезно?
Дадли пожал плечами, разрезая яичницу на маленькие аккуратные квадраты.
- И что ты молчал? А? Раз ты так думаешь?
- Я говорил. Ты не слушал.
- Да? – хмуро спросил Элиот.
Дадли кивнул, и Майк подумал – интересно, он хоть когда-нибудь злится по-настоящему?
- Ты что, забыл, как они нас сцапали? – продолжал Элиот.
- Нет.
- И что тогда? Я повторю еще раз: если мы перейдем им дорогу, вероятность того, что мы выживем, упадет до нуля.
- Не будь таким трусом, - угрюмо сказал Дадли и начал быстро, по одному, отправлять куски яичницы в рот.
- Я трус?! – взвился Элиот. – Я?! Да ты… ты…
Но, не придумав, что сказать, он мрачно замолчал.
- Мы умрем, - как заведенный повторял он. – И главное ради чего?
- Ради Ирана, - подал голос Майк.
- Спасибо большое, - язвительно ответил Элиот. – Всегда об этом мечтал.
- Они знают, что мы боимся, - проговорил Дадли. – Именно поэтому они уверены, что мы не пойдем против них. Именно поэтому есть шанс, что нам все это сойдет с рук. Я не предлагаю сворачивать операцию. Я предлагаю просто… выбросить из нее некоторые элементы. Теперь нам просто надо обмануть еще одну сторону: наших нанимателей. И все.
Элиот с минуту смотрел на него так, будто считывает информацию у него со лба.
- Я понял, - сказал он наконец. Голос его был очень спокойным. – Ты хочешь, чтобы мы сделали вид, будто операция идет по плану. Но при этом сами бы этот план нарушили.
Дадли невозмутимо кивнул. Элиот потер переносицу.
И до конца завтрака он все говорил и говорил, со всем своим красноречием повторял, как плохо все это кончится – но без поддержки Дадли он явно потерял почву под ногами. Глядя на них, Майк подумал: что действительно странно, так это что он в первый раз в жизни видит, чтобы Элиот, с его характером, кого-нибудь слушался.
- Хорошо, - выплюнул Элиот через полчаса, с таким видом, будто он заключенный, у которого под пытками вырвали признание. – Чего именно вы от меня хотите?
- Что бы ты – теоретически – мог сделать так, чтобы не узнали твои наниматели?
- Я не знаю. Я не знаю, где у них есть связи. Глаза. И уши. Может, они прослушивают наш дом. Может, они все слышали, и сейчас нас придут убивать.
И все его увещевания начались по новой.
Майк вдруг вспомнил, как сам сказал когда-то Дадли: Элиот ввязывается в игру только когда на сто процентов уверен в выигрыше. А сейчас они убеждают его вступить в схватку, в которой он точно победить не сможет, и это выводило Элиота из себя.
И внезапно Майку стало почти жаль его.
- Какие были ваши планы на сегодня? Например? – спросил Майк.
- На сегодня – никаких. Сотрудники отеля и заводов доводят членов комиссии, как могут – им за это отлично заплатили, да еще Дадли им немного задурил мозги, в результате они даже не понимают, что поджигают фитиль на собственном хвосте. И плюс местные ребята, которых мы наняли, должны провернуть кое-что в номере Вигмана. Напугать старика. Остальные в комиссии и так уже готовенькие.
- И что же они должны провернуть? – поинтересовался Майк.
- Да так, - хмуро пробормотал Элиот, и потянулся долить себе кофе. – Всякие невинные шалости.
***
В номер генерал Вигман вернулся в отвратительном настроении. Весь день они, невыносимо страдая от жары в тесных официальных костюмах, ездили по заводам, совещаниям, заседаниям и круглым столам, на которых услужливые местные политики пытались убедить их, что нет никаких поводов для беспокойства. И Вигмана не оставляло странное, неприятное чувство – будто все эти люди правда не понимают, что с ними может произойти.
А жара между тем была невыносимая – будто даже иранское солнце ополчилось на их несчастную комиссию. К тому же слухи о том, что на них хотят совершить покушение какие-то местные экстремисты, распространялись со скоростью тропической заразы – так что Вигман начал уже думать, что, кажется, кто-то распускает их специально.
Все члены комиссии были уважаемыми, серьезными людьми, у каждого были свои взгляды на то, как решить иранскую проблему – но сейчас на всех лицах Вигман видел поразительно одинаковое выражение: напряженного ожидания и страха, постепенно переходящего во враждебность.
И, конечно, местные это видели.
- Вы что себе позволяете? – кричал Вигман на своих подчиненных под вечер, в закрытом, душном – как будто нарочно – конференц-зале, который нехотя предоставил им отель. – Вы что, не видите, что они только и ждут, когда мы дадим слабину? А вы таскаетесь с такими лицами, будто вас на расстрел ведут. И так это не инспекция, а недоразумение какое-то. На всех объектах то нет начальника, то дверь заело, то документы потеряли.
- Вот именно, - мрачно закивал его неугомонный секретарь Жиль. – Это не к добру.
- Нет! – свирепея, воскликнул генерал. – Это к тому, что мы должны быть собраны и спокойны! А вы ведете себя, как истеричные девицы!
Все помолчали. Потом подал голос один из подчиненных Вигмана, рассудительный пожилой инженер.
- Мы за один день выявили столько нарушений, что уже сейчас могли бы рекомендовать применение экономических санкций. А через два дня, думаю, уедем с таким досье, что никому мало не покажется. Жаль, конечно. Я надеялся, что всю эту истерию вокруг иранских ядерных заводов раздули американцы. Генерал прав. Надо успокоиться и доделать свою работу до конца.
- Ладно, - и Вигман постарался успокоиться. - Завтра утром нам ехать на завод в Натанце. Про него слухи ходят уж вообще фантастические. Там надо перекопать все вдоль и поперек, - и устало прибавил. – Не знаю я, чем это все кончится.
- Если честно, эти ребята, по-моему, заслуживают, чтобы их приструнили, - подал голос угрюмый лысый немец из экономического управления. – Вы видите, как они к нам относятся? Взять хотя бы этот дурацкий отель. Утром я полчаса ждал, когда мне принесут завтрак. Потом попросил у них свежую газету, а они нагло так ответили, что газеты все разобрали – хотя было только шесть утра. Черт знает что.
- Нам всем надо отдохнуть, - сказал Вигман. – Все, отбой. Приведите в порядок документы, начинайте печатать отчеты – когда вернемся в Вену, я хочу сразу все сдать. И поспите. Чтобы завтра все были в нормальном виде.
И с этими словами генерал покинул конференц-зал и отправился в свою комнату.
Но отдохнуть ему не удалось.
Он не успел даже зажечь свет, когда понял – что-то не то. Как-то странно пахнет. Он включил свет, принюхиваясь, зашел в комнату, - и сразу обнаружил причину запаха.
На кровати у него лежала отрезанная голова барсука. Почему-то больше всего Вигмана поразило, что это именно барсук – он понял это по черно-белым полосам у него на башке. Пасть у барсука была оскалена, один глаз косился на Вигмана бешено и неподвижно.
Генерал выдохнул. Вдохнул. Огляделся.
В остальном в комнате было тихо и пусто.
Он твердым шагом вышел из номера, запер дверь и спустился к стойке ресепшна.
- У меня в комнате мертвый барсук, - безапелляционно сказал он администратору.
Тот вытаращил глаза.
- Простите, мне кажется, мой английский недостаточно…
- У меня на кровати лежит голова барсука, - раздельно повторил Вигман. – Это такое животное.
- О, - сказал администратор. Кажется, ничего предпринимать он не собирался.
- Может быть, изволите посмотреть? – гневно спросил Вигман.
- О. Конечно.
Администратор вышел из-за стойки и заспешил за ним.
Вигман открыл дверь.
- Простите, - сказал администратор. – Где именно животное?
Вигман подошел к кровати.
Никакого барсука.
Кровать застелена чистыми простынями – идеально ровно, ни морщинки. Словом, все то же самое, но барсука – и это факт – больше не было.
И все же в воздухе еще витал легкий запах мяса.
- Его унесли, - сказал Вигман, начиная злиться уже всерьез. – Очевидно.
- О, - сказал администратор. – Спокойной ночи, сэр, - и пошел к двери.
Останавливать его Вигман не стал – что толку?
На кровать он садиться не стал – страшно хотелось курить, и он достал пачку «Житан» и подошел к окну. Окно было заперто, никаких следов взлома.
Он распахнул окно, с наслаждением вдохнул теплый ночной воздух и сунул уже сигарету в рот, когда вдруг увидел: прямо перед окном, посреди пустого переулка, стоит девочка лет пяти и смотрит на него, задумчиво засунув в рот грязные пальцы.
Вигман улыбнулся ей и закурил, не обращая больше на нее внимания.
Девочка продолжала смотреть.
А потом закричала.
Она орала так, что уши закладывало, без выражения и, кажется, без всякой причины, просто из любви к искусству – но было в этом истошном вопле посреди пустой улицы что-то настолько жуткое, что Вигман выкинул сигарету и захлопнул окно.
Ложиться в эту кровать ему было неприятно, но усталость брала свое. Ничего. Спал на земле в Афганистане, а значит, вполне может и поспать на кровати после мертвого барсука.
И он пошел в ванную. Хоть бы там была горячая вода. То, что нужно для его старых костей.
Он включил свет.
Посреди ванной, на полу, сидела обезьяна.
Совершенно живая.
Она взглянула на Вигмана водянистыми глазами в сетке мелких морщинок. Потом задумчиво почесала живот.
Пару секунд Вигман смотрел на нее.
Потом развернулся, запер дверь и пошел на ресепшн.
- У меня в номере живая обезьяна, - сказал он. На лице администратора сочувствия заметно не было – кажется, он решил, что в свободное время европейцы только и делают, что глушат виски, и потому нечего удивляться ни обезьянам, ни барсукам.
Но все же он соблаговолил подняться с Вигманом в номер.
Конечно, никакой обезьяны там уже не было.
- Я хочу другой номер, - сказал Вигман. – Переселите меня.
- Других номеров нет, - пожал плечами администратор. – Все заняты.
Вигман постарался сдержаться.
- Спокойной ночи, сэр, - повторил администратор уже куда менее любезно и удалился.
На этот раз Вигман проверил все. Он открыл шкафы, отдернул штору в ванной, залез под кровать – но нигде никакой чертовщины больше не обнаружил.
Он остро пожалел, что не взял с собой никакого алкоголя. Подходить к окну, чтобы покурить, ему больше не хотелось – вдруг девочка еще там?
Нет. Надо просто лечь спать.
Он расправил кровать, надел пижаму и лег. Постель была чистой и прохладной, запах барсука уже выветрился – и все же что-то беспокоило генерала. Поворочавшись еще, он понял: под подушкой у него лежит что-то твердое.
Он опасливо приподнял подушку.
Под ней лежала овальная, тяжелая, крупная кость от авокадо.
Пару секунд Вигман смотрел на нее. Потом взял и с досадой швырнул куда-то в угол. Кость упала с глухим стуком и закатилась под шкаф.
И ведь утром даже не пожалуешься. После всего предыдущего жалоба «У меня под подушкой косточка от авокадо» будет смотреться уж совсем идиотской.
Одолеваемый этими сумбурными мыслями, Вигман попытался заснуть – но не смог. Кто-то вдруг разрыдался под окном, голос был женский, приглушенный. Потом какое-то время было тихо, и только Вигман наконец начал засыпать, прямо перед окном – они что, нарочно тут остановились! – начался какой-то нескончаемый разговор на персидском. Вигман лежал, безуспешно пытаясь заснуть. Потом распахнул окно. Молодая парочка испуганно посмотрела на него.
- А ну пошли вон отсюда! – заорал он по-английски. Слов они не поняли, но интонацию явно уловили, и поспешили убраться.
Вигман рухнул на кровать. Сон больше не шел, и до самого утра он лежал, перебирая в уме все события дня. Все-таки дикая страна. И люди дикие, самоуверенные и наглые. Да еще этот дьявольский розыгрыш. Кому вообще такое могло придти в голову?
Может, и прав немец из экономического управления. Надо их проучить. Дикие нравы. Этим мартышкам только дай в руки ядерную бомбу – они весь Восток разнесут.
Вигман заснул только перед рассветом, с мыслью о том, что завтра проявит всю возможную строгость.
Через двадцать минут начали петь утренний азан.
Вигман накрыл свою седую голову подушкой и застонал. Со сна он был уверен, что даже молитву они начали петь именно сейчас специально для того, чтобы окончательно его довести.
Заснуть он больше не смог, и поднялся в ужасном настроении, думая о том, как же все-таки хозяин обезьяны и всего остального попал к нему в номер.
А солнце между тем разгоралось с дикой яростью, - в шесть уже стояла оглушительная жара.
Садясь в машину, Вигман вытер мокрый от пота лоб и огляделся. Какие же недружелюбные лица у всех этих персов. Как сговорились.
После бессонной ночи эта молчаливая враждебность показалась ему невыносимой.
Остальные выглядели не лучше него, и о том, не наведывались ли к ним ночью обезъяны, Вигман спрашивать не стал – нечего травмировать их нежную психику.
Начинался второй день их пребывания в Тегеране.
***
- Вы, по-моему, не поняли. На вечере Бич Бойз наверняка будут за нами следить. Я не верю, что они не проконтролируют результаты своей работы. Как можно обмануть их, если мы не знаем, кто из гостей к ним относится?
- Придумаем, - пожал плечами Дадли.
- Единственное, что я мог бы сделать, - сказал наконец Элиот, опрокидывая в себя четвертую чашку кофе. – Это… Так. Представление на заводах, где на этих бедных немцев свалятся все тридцать три несчастья, я отменить уже не могу, чтобы не светиться. План по доведению Вигмана до белой горячки тоже. А уж про прием я вообще молчу. Это давно вышло из-под контроля. Но я мог бы… - он мучительно нахмурил лоб. – Например, влезть в номер Вигмана – я знаю, как это сделать, я сам в нем жил – и… Господи, ну почему – поговорить с ним.
Произнес он это таким тоном, будто ему предлагают отрубить себе руку.
- Рассказать ему. Что-нибудь. Если за ним следят Бич Бойз – а они наверняка следят – они решат, что это один из этапов моего плана по доведению Вигмана.
Он задумался.
- Может, лучше я поговорю? – неуверенно спросил Майк.
- Сиди, - отрезал Элиот. – Этот тупой, уродский план значит, что наше появление на приеме уже не будет сюрпризом. Лучше не впутывайся. Дадли, - Элиот со страдающим видом повернулся к нему. Они сидели за этим кухонным столом уже третий час. – Можно я не буду этого делать? Все же было нормально. Мы же уже почти…
- Нельзя, - беззлобно сказал Дадли.
- Хорошо, - зло пробормотал Элиот. – Ладно. Моя смерть будет на вашей совести.
Он встал и направился в другую комнату. Потом вернулся и сказал.
- Ладно. Вдруг и правда прокатит. Но влезть к Вигману я могу только завтра вечером. На сегодня у них все расписано, к тому же всю сегодняшнюю ночь старик явно будет не в настроении для беседы. Отличная была идея с головой барсука, Дадли. Меня бы хватил инфаркт. А теперь получается, все было зря.
- С какой головой? – переспросил Майк.
- Ни с какой, - Элиот страдающе помотал головой. – Хорошо. Хорошо, ладно. Я это сделаю. Завтра. Как быть на вечере, я не знаю. Там ничего уже невозможно остановить. Мы раздали всем задания и должны были просто быть на виду. Ладно. Придумаю что-нибудь, - угрюмо кивнул он. – А сегодня нам все равно заняться нечем. Пошли пройдемся. Заодно проверим, есть ли прослушка в этой квартире.
- А как мы это проверим?
- Если есть – нас убьют, как только мы выйдем на улицу, - ответил Элиот и пошел одеваться.
***
Они вышли на улицу, сели в машину – но ничего не случилось. Видимо, прослушки все же не было.
Что ж, хоть одна хорошая новость.
- Помирать так с музыкой, - сказал Элиот, оглядываясь. За рулем на этот раз сидел он. – Особо шуметь мы не можем, да и вообще, я бы предпочел из машины не выходить. Поехали, Майк. Покажу тебе город. Ты же любишь экскурсии.
- Откуда ты знаешь? – спросил Майк, глядя ему в спину.
- Потому что я знаю тебя, - пожал плечами Элиот, выезжая на шоссе и тут же разгоняясь до такой скорости, что Майк вцепился в переднее сидение. – Хоть посмотришь на прощание. Итак. Вот эта длинная хрень на горизонте – знаменитая тегеранская телебашня. Бордже Милад. Самое высокое здание в Иране. А вон тот зеленый квадрат - военное кладбище. Рядом, вон тот купол – усыпальница Имама Хомейни, туда подъезжать нельзя, но пешком мы туда не пойдем – много народу. Вон, крышу отсюда видно. Так, что еще тут есть?
Минут десять они ехали в молчании, Элиот ловко петлял по улицам, потом чуть сбросил скорость.
- Так. Сейчас мы едем по улице Вали-Аср. Это как Оксфорд Стрит в Лондоне. Куча клубов и магазинов. Тут есть Армянский клуб, злачное местечко, где можно распивать алкоголь. Очередь туда обычно ужасная. Знаешь, Майк, пока не приедешь сюда, не понимаешь, как же это круто – когда можешь выпить где угодно. Вернешься домой – напейся как следует, вот мой тебе совет. А на севере города – мы туда не поедем, далеко – есть место, где обычно по кустам сидит местная молодежь. Даже не целуются - держатся за руки и болтают. По местным мерками - разврат невиданный, - он помолчал. – Иногда я не верю, что эти ребята живут в двадцать первом веке.
Он помрачнел и надолго замолчал.
- А вот здесь, - наконец заговорил он. – Бывшее посольство США. То самое, которое захватили в семьдесят девятом. Вон, видишь, длинное кирпичное здание за высокой оградой? Выглядит как психушка для особо опасных психов.
И Майк не мог с ним не согласиться.
Здание выглядело таким мертвым, что на него даже неудобно было смотреть – как будто пристально разглядываешь труп животного. Вся ограда была изрисована граффити – прямо напротив Майка была изображена огромная Статуя Свободы с оскаленным черепом вместо лица. Остальные произведения были в том же духе.
- Прямо Стивен Кинг. Каждый раз, как вижу это место, прямо мурашки по коже, - сказал Элиот.
Почему-то перед этим зданием они сидели довольно долго. Глядя на пустой дом с окнами, закрытыми решетками, Майк думал, что это место – как будто символ смерти. Войны. Разрухи.
«И кто призовет духов зла, сам же от них и погибнет».
Элиот с четверть часа смотрел на пустое здание так внимательно, будто смотрит какое-то невеселое кино. Потом резко стартовал с места.
- Все, экскурсия окончена. Напоследок – гвоздь программы, - хмуро сказал Элиот. Майк уже полдня не слышал вечных его бодро-фальшивых интонаций и даже начал по ним скучать. – Самое красивое место в городе.
Экскурсия получилась довольно странная – но Майк не жаловался. Ему даже не хотелось разговаривать, - чувство, какое бывает в детстве, когда прогулка кончается, и ты стараешься молчать, чтобы как можно лучше все вокруг запомнить и оттянуть момент возвращения домой.
***
Когда они вышли из машины, Майк не мог не признать: место и правда красивое.
Они стояли на смотровой площадке на окраине города. Здесь уже начинались предгорья, так что площадка была куда выше уровня города, и вид открывался захватывающий – огромный, бесконечный бело-серый город. Кое-где, как редкие зубы, торчали высоченные многоэтажки, то тут, то там выглядывали шпили мечетей, тускло поблескивая в дымном вечернем воздухе.
Вдоль площадки росли странные деревья – без листьев, но с бледно-лиловыми цветами, - и тянулась длинная клумба. Розы на ней были такие разнеженные и встрепанные, что казалось, будто их мягкие, чуть вялые от солнца лепестки при первом же порыве ветра осыплются на землю – но они держались.
Они неспешно прошлись до широкого парапета, на котором сидели какие-то студенты – шумная смеющаяся компания в пестрых куртках. Майк инстинктивно попятился – большое скопление персов всегда почему-то казалось ему враждебным – но ребята только глянули на них и тут же вернулись к своей громкой дискуссии. Один из них подбрасывал в руке пластиковую бутылку с водой, и она ярко и коротко вспыхивала на солнце.
Они устроились на горячем каменном парапете и посмотрели на город. Вечер подкрался так незаметно – а ведь вроде только что было утро. Внизу виднелись раскаленные улицы и пестрые толпы людей, где-то играла заунывная мелодия, состоящая как будто всего из трех нот. Рядом, у обрыва, росло огромное дерево, и его тонкие ветки сетью лежали на малиновом небе.
- Мы тут уже два года сидим, - Элиот пригладил волосы и потер локоть своей полосатой рубашки. – Даже жалко расставаться. Я-то иногда уезжал, а Дадли так и сидел. Когда мы поняли, что от этой работы нам не отвертеться, он персидский выучил. Сам, - сказал вдруг Элиот с такой гордостью, будто демонстрирует выдающиеся способности своего призового бультерьера.
- Круто, - сказал Майк.
А Дадли, как обычно, не сказал ничего. Он думал о чем-то, глядя на город.
Тень от смотровой площадки узкой полосой легла на квартал внизу. Постепенно полоса становилась все шире, пока наконец тень не проглотила все до самого горизонта. Начали зажигаться огни, медленно, потом быстрее, и вскоре внизу уже ничего нельзя было разглядеть – только мелкие огни да гордо торчащую вдалеке телебашню.
Студенты разошлись. На площадке стало очень тихо – только где-то занудно потрескивала цикада.
По подсчетам ученых, словарь Уильяма Шекспира составляет около тридцати тысяч слов. Майк старательно изучал их все – но теперь в голову ему пришло только одно.
- Красиво, - сказал Майк, и в это слово попытался вложить все, что ему хотелось сказать и для чего ему сейчас не хватало слов. Он посмотрел на Элиота.
- Да, чувак, - ответил тот – и Майку показалось: Элиот понимает, что он хочет ему сказать. – Да.
***
Стив выжил.
Это главное, что Айрис поняла из сумбурных разговоров людей, толпившихся вокруг ее дивана.
Они сидела, все так же неподвижно держа руки перед собой. Кто-то набросил на нее что-то теплое, наверное, одеяло, люди вокруг очень много разговаривали, а потом в поле ее зрение появился Хаэулл.
Вид у него был неважный – вся рубашка в крови, лицо серое, глаза ввалились.
Он опустился рядом с ней на диван – среди царящей вокруг суеты он явно с трудом улучил минутку поговорить с ней.
- Не попал в артерию. Да и ты быстро подошла – как ты вообще его услышала?
- Не знаю, - глухо сказала она. Собственный голос казался ей чужим.
- Он в реанимации. Делают переливание крови. Если дотянет до утра, наверняка будет жить. Идиот.
Айрис продолжала смотреть в одну точку.
- Все начальство приехало. Уже вломили мне за то, что не уберег свидетеля, - Хауэлл тяжело, натужно вздохнул. – Я же знал, и он знал, что до него в этом здании никто не доберется, да и сбежать он не сможет. Я же не думал, что он… Идиот.
Молчание.
- Тебе надо вымыть руки и ехать домой. Я бы тебя отвез, но мне тут, - он кивнул на царящую вокруг сумятицу, - надо дальше разбираться. Вызови такси. Ладно? Ну, все, - он посчитал, что на этом утешения можно считать завершенными, и поднялся. – Выспись как следует. Ты хорошо поработала.
«Да уж. Отлично», - подумала Айрис. Мысли были медленные, серые и нечеткие, как облака пыли. «Это я виновата. Я должна была понять. Должна была».
Потом она обнаружила, что стоит перед зеркалом в туалете и держит под краном руки.
Она даже не заметила, кто привел ее сюда.
Руки отмылись, но под ногтями все равно осталась красная корка, и никакими силами не удавалось ее отчистить. Надо срезать под корень. Приехать домой и первым делом обрезать ногти под корень.
Еле волоча ноги, все так же, как была, босиком, она притащилась обратно в приемную. Люди из офиса генерального директора косились на нее неодобрительно. Айрис подобрала туфли и вышла из комнаты.
Уже почти рассвело, и она решила, что доедет сама.
Никаких такси с подозрительными незнакомыми таксистами.
Она медленно доехала до дома, разделась и провалилась в сон, даже забыв о том, что собиралась стричь ногти.
Проснулась она только к вечеру.
Звонил Хауэлл.
- Привет, ты как? – хмуро спросил он. Судя по голосу, ему, в отличие от нее, поспать не удалось. – Откачали твоего Стива. Когда встанет на ноги, башку оторву ему своими руками. Короче, пока нам придется действовать без его помощи. Он в реанимации.
Айрис прижалась щекой к подушке и закрыла глаза, слушая в трубке его низкий голос.
- Про его нанимателей мы все еще ничего не знаем. Миллер сказал, что будет следить за комиссией в оба глаза – особенно завтра вечером, на этом приеме, - и сразу докладывать мне обо всем. Внутрь пролезть не удастся, но он будет тереться неподалеку. Я даже попытался позвонить Майку Фостеру – но тот как в воду канул. Телефон его не отвечает. В Тегеране по-прежнему тишина.
- И что нам теперь делать, сэр? – устало спросила Айрис, прижимая руку ко лбу. Сон никакой бодрости не принес.
Хауэлл вздохнул и замолчал. Айрис была уверена, что сейчас он скажет что-то ценное – но он произнес только одно слово.
- Ждать.
***
На следующее утро Элиот долго звонил кому-то, а потом забрался на диван и засел за компьютер, игнорируя всех вокруг.
Дадли в соседней комнате собирал вещи.
Майк зашел к нему и сел на диван.
- Так ты не выбросил Шекспира? – спросил он наконец.
- Нет, - пожал плечами Дадли. – Отдать?
Майк покачал головой.
- Оставь себе.
На секунду он вспомнил три вытертых, пахнущих старой бумагой тома. Он ведь так их любил. Никогда с ними не расставался.
Но нет, пусть остаются у Дадли.
В Англии он купит себе новые.
Мысль о том, что, вполне возможно, завтра вечером он правда вернется в Англию, показалась ему вдруг невыносимо странной. Он постарался сообразить, какое сегодня число – но все последние дни смешивались, переходили друг в друга, сливались в один бесконечно долгий жаркий день. Наконец он с трудом сообразил, что сегодня, возможно, пятница, хотя может быть и четверг, или даже суббота – но в любом случае в понедельник его отпуск кончается. Думать об этом было странно, и почему-то от этого у Майка испортилось настроение. Он никогда не думал, что мысль о том, чтобы вернуться на свою кафедру, свою замечательную кафедру, может показаться такой невыносимо скучной – и тем не менее так и было.
Эта мысль так неприятно поразила его, что он лег на кровать Элиота, включил телевизор и уставился в него. Передавали новости. Он ждал, когда скажут что-нибудь про комиссию – но ничего не говорили.
- Дадли, - сказал он.
- Что? – нехотя спросил тот.
- Вы правда не можете отменить то, что должно случиться на приеме?
Дадли фыркнул, коротко, как кит.
- Нет, - наконец ответил он.
- Ладно, - нехотя ответил Майк, и до вечера лежал перед телевизором. Он нарочно включил иранский канал, в полудреме слушая бесконечные речи на незнакомом языке, красивые и бессмысленные, как молитва.
Дадли устроился на диване и снова начал играть в какую-то компьютерную игру. День был ленивый и долгий, иногда Майк задремывал, а когда просыпался, по телевизору было все то же самое – какие-то длинные речи черноволосых политиков в одинаковых костюмах.
В семь вечера в комнату зашел Элиот, держа под мышкой ноутбук.
- Собирайтесь, - коротко сказал он. – Пошли.
***
Элиот оставил их в тесной, шумной кофейне неподалеку от отеля «Аль Хаиб».
- Подождете меня тут, - коротко бросил он и ушел. Вид у него был такой напряженный, будто он собирается бежать спринтерский забег вместе с олимпийскими чемпионами.
Какое-то время Майк разглядывал смуглые лица людей за соседними столиками. Дадли мирно прихлебывал чай напротив него.
И тут Майк кое о чем вспомнил.
Было одно обещание, которое он так и не выполнил.
- Сейчас приду, - сказал он и начал выбираться из зала. Побродил по коридору, открывая двери в какие-то подсобки, и наконец увидел серьезного пухлого перса в деловом костюме. Тот сидел за столом и заполнял какие-то бумаги. Такой точно должен понимать английский.
- Простите, - заглянул в дверь Майк. - Можно я воспользуюсь телефоном?
Перс флегматично кивнул.
И Майк вытащил из кармана мятый листок с номером телефона.
- Лора? Привет, - быстро сказал он в трубку, беспокойно оглядываясь: как бы Дадли его не застукал. – Это Майк. Дадли в кофейне напротив отеля «Аль Хаиб». Я не знаю, как она называется. Желтая вывеска. Торопись.
***
Второй день для генерала Вигмана оказался ничуть не удачнее первого.
Завод в Натанце, где они провели всю вторую половину дня, оказался еще хуже, чем он думал. В комиссии много кто слышал, что на самом деле центрифуг здесь очень, очень много и что завод является одним из ключевых в ядерной программе Ирана. Поэтому осматривали все тщательно и с такой придирчивостью, что скрыть правду не удалось. Генерал Вигман, разозленный бессонной ночью, был особенно свиреп, срывался чаще, чем нужно, и к концу визита между ним и руководством завода установились отношения вежливой ненависти.
На дальнейшем совещании добиться от управления завода, почему при тщательно осмотре обнаружено пять тысяч центрифуг по обогащению урана вместо заявленных двух, не удалось. Главный инженер долго объяснял, как важно для Ирана производство ядерного топлива в гражданских целях – но все это выглядело детским лепетом.
Враждебная страна. Враждебная и опасная.
В ужасном настроении генерал после ужина вернулся в номер. Он был на грани того, чтобы попросить кого-нибудь контрабандой достать ему чего-нибудь выпить – наверняка это возможно – но это уж было бы слишком. Если узнают, он скомпрометирует комиссию, а этого допустить было нельзя.
В номере было прохладно и чисто. Никаких животных.
Не раздеваясь, генерал лег на кровать и закрыл глаза.
Ужасный день. Ужасная неделя. А ведь ему еще отчитываться. Все ждут этого отчета – и не только у него в управлении. От его решения зависит будущее. И что тут скажешь? Ему не хотелось становиться человеком, который даст отмашку к началу очередной ближневосточной заварухи – и все же…
Он был так погружен в эти размышления, что не сразу услышал шум. Будто кто-то скребется под полом.
«Крыса, наверное», - устало подумал он. - «Как же все это надоело».
Но это оказалась не крыса.
В углу комнаты внезапно приподнялась одна из половиц. Потом еще одна. И еще.
И в образовавшемся проеме возникла чья-то голова.
Генерал приподнялся на локтях и нахмурился, прикидывая свои шансы. На ночном столике стоит лампа. Судя по виду – тяжелая. Он успеет.
Но гость никаких признаков агрессии не проявлял. Он ловко влез в дыру, нажал куда-то – и половицы со щелчком встали на место.
Умно. Так вот как они так быстро подсовывали и убирали животных.
Гость отряхнул брюки и выпрямился.
Больше всего генерала удивило, что это совсем не перс: француз или англичанин, красивый темноволосый парень лет тридцати.
Пару секунд он смотрел на генерала с таким видом, будто вообще не понимает, что делает здесь.
Генерал подтянул ноги на кровати и сел, с достоинством, выпрямив спину. Если его сейчас убьют, он не собирается умирать лежа.
- Добрый вечер, генерал, - сказал парень. – Я хотел бы с вами поговорить. Есть минутка?
***
Еще один день незаметно докатился до вечера, жара начала спадать – но очень медленно, будто уходит по капле. В кофейне было шумно и душно, на всем лежал мягкий предвечерний свет, всюду сидели чернявые смуглые люди, громко разговаривали о чем-то, прихлебывая чай, и у Майка вдруг невыносимо заныло сердце. Это его последний вечер здесь. На этом – все. Больше он, скорее всего, никогда не приедет в Иран.
А потом дверь открылась и вошла Лора.
Увидев ее, Дадли едва заметно приподнял брови – но в целом никакого потрясения не продемонстрировал.
- Привет, - сказал он.
Лора перевела взгляд с него на Майка и опустилась на свободный стул.
- Так и знала, что вы заодно, - сказала она.
Дадли посмотрел на Майка. Тот сделал вид, что разглядывает узор на скатерти.
- Я слушаю, - сказал наконец Дадли.
- Ах, ты слушаешь? – повысила голос она. – Вот молодец.
Сегодня она выглядела куда симпатичнее – подкрасила губы, надела платок поярче, и эта последняя, отчаянная попытка понравиться Дадли показалась Майку бесконечно трогательной.
- Куда ты делся? Кто ты вообще такой? Что вы здесь делаете? – безнадежно спросила Лора и облизнула свои ярко-розовые накрашенные губы, и Майк никак не мог решить, в каком качестве она задает этот вопрос – как покинутая женщина или как журналистка.
Дадли перегнулся через стол, и лицо его стало почти печальным.
- Прости меня, - сказал он. – Я плохой человек. Я тебя обманул. Я не работал в нефтяной фирме.
- Так? – дрогнувшим голосом спросила Лора, глядя ему в глаза.
Дадли немного подумал.
Потом заговорил.
- Мне нужна твоя помощь. Я ввязался в плохую историю. Ты мне поможешь?
- Да, - тут же кивнула Лора, как будто, увидев его, тут же забыла о том, что собиралась врезать ему как следует.
- Мне надо, чтобы ты написала статью. Рассказала о том, что здесь происходит, - негромко сказал Дадли, оглядываясь – но вокруг теснились незнакомые люди, и, кажется, никто и не думал за ними следить.
И он рассказал ей все.
Эту историю Майк уже знал – и все равно в устах обычно молчаливого, как пень, Дадли она выглядела еще более зловещей.
- Можешь написать даже о том, как мы подбросили генералу Вигману обезьяну. И как изменили маршрут поездки комиссии. Нам заплатили за все это. Мы не знаем, кто. Завтра, на приеме, скорее всего будет кто-то еще из тех, кто работает на наших хозяев. Мы не знаем, как его вычислить – но в любом случае завтра эти люди скорее всего поймут, что мы их предали. Я не обольщаюсь, - криво улыбнулся он.
- Ты же сам говорил, что мы сможем выкрутиться, - не выдержал Майк. Ему наконец стало страшно. Внезапно он понял, что шансы у них и правда невелики.
- Я говорил, чтобы успокоить Элиота. Ему и так не сладко. На самом деле он прав. Мы кладем голову на рельсы, и поезд уже очень скоро до нее доедет. В любом случае. Поэтому, Лора, - и он неловко, коротко погладил ее руку. – Убеди своих боссов. Статья должна выйти – но не раньше послезавтра. Уже после отъезда Вигмана и его ребят. Так будет безопаснее.
- Безопаснее для нас? – не выдержал Майк.
- Нам в этот момент, скорее всего, будет уже все равно - но, может, это хоть чему-то поможет. Напишешь?
- Постараюсь, - тихо сказала она, - Меня за это по голове тоже не погладят. Но я постараюсь.
- Хорошо.
- Я так и знала, что на самом деле ты тайный агент, - тихо сказала она, и вдруг заплакала, закрыв лицо руками. Из-за соседних столиков на них тут же начали коситься.
Плакала она так горько, будто Дадли уже умер или очень скоро это сделает.
- Мы больше не увидимся, да? – сквозь слезы пробормотала она.
Дадли покачал головой.
- Мне жаль, - сказал он.
Она криво, угрюмо улыбнулась, вытерла глаза краем платка и повернулась к Майку.
- Я дозвонилась до твоего Хауэлла. Даже не спрашивай, чего мне стоило достать телефон вашей разведки. Этот твой Хауэлл – настоящий хам. Даже слушать меня не стал. Думаю, он не очень-то тебе верит.
Майк в ответ только пожал плечами. Что ему было сказать?
Она еще раз посмотрела на Дадли, с такой надеждой, будто он сейчас должен, обязан сказать что-то такое, что все исправит – но он молчал. Она протянула было руку к нему – и тут же отдернула. Вокруг было слишком много людей, а Тегеран явно был не тем городом, где приветствуются прощальные объятия.
- Пока, - тихо сказала она.
И, все-таки не выдержав, кончиками пальцев коснулась руки Дадли. Потом резко встала, схватила сумку и, ни на кого не глядя, быстро вышла.
Майк ждал, что Дадли сейчас спросит его, зачем он связался с Лорой – но тот как ни в чем не бывало продолжал пить некрепкий сероватый чай.
***
Элиота не было долго – Майк и Дадли успели продегустировать не только ужасный местный чай, но и прекрасный крепкий кофе, и – идея принадлежала Дадли – перейти к поеданию каких-то приторных сладостей из орехов и чего-то тягучего, похожего на молочную помадку – оказалось, это какой-то местный тип халвы.
Элиот ловко пролавировал между столиков и сел.
- Ну что, все тихо? – спросил он, тут же отрывая кусок от десерта Дадли. Повертел кусок халвы в руке и отправил в рот.
- Да, - кивнул Дадли и подвинул тарелку к нему. Про Лору он ничего не сказал, и Майк тоже решил молчать. – У тебя?
Элиот насупился.
- Хороший старик. Если честно я думал, что Вигман - унылая педантичная немецкая обезьяна. Но он совершенно в своем уме, - он взял ложку, и на какое-то время его внимание полностью переключилось на халву. – Я ему рассказал все, что знаю сам. Как-то так… хорошо пошло. Он похож на моего директора школы. Помнишь его, Майк? Короче, я рассказал Вигману про контракт. Про Нагиза. Про все центрифуги, о которых знаю. Кое-что им все-таки не показали. Даже жаль, что мы с ним не в одной команде, - он ел так, будто это помогает ему справиться с нервами. – Рассказал ему, что будет завтра вечером. Просил подыграть и не выдавать меня, - он выдохнул, доел халву и облизал ложку. – Знаете, у меня иногда бывает чувство, что из Тегерана я не выберусь. Меня тут похоронят. Где-нибудь в песке.
- Прекрати, - рявкнул Дадли с такой неожиданной агрессией, какой Майк ни разу от него не слышал, и встал – Майку сразу показалось, что в кофейне стало куда меньше места. Элиот, не вынимая изо рта ложку, угрюмо посмотрел на него снизу вверх. - Чтоб я такого не слышал, - мгновенно успокаиваясь, проговорил Дадли. – Понял меня? Завтра мы уезжаем. Ты понял меня?
Элиот наконец вынул изо рта ложку и пожал плечами.
Встал.
- Понял, старик, - ответил он. – Пошли отсюда. Майк, - он обернулся к нему. – За мной.
И улыбнулся так искренне, что Майк вдруг почувствовал, что улыбается ему в ответ. Это был отличный момент, чтобы что-нибудь сказать. Какую-нибудь глупость вроде «Я не жалею, что приехал», или «Звони мне иногда, потом, когда все кончится», или, возможно, «Не пропадай больше так надолго».
Но он промолчал.
***
- А я говорил, - сказал Элиот вечером, разворачивая к ним ноутбук. Майк перегнулся через его плечо и посмотрел на сообщение на экране.
«Если мы увидим, что завтра все пройдет по плану и планируемые последствия не заставят себя ждать, деньги будут переведены на ваш счет. Убирайтесь из страны на все четыре стороны. Если вы нам понадобитесь, мы всегда знаем, где вас найти.
Всего наилучшего,
Карл»
- «Если мы увидим» - выплюнул Элиот. – Значит, там будет их человек. Как я и говорил. И хорошо если один.
Он помолчал.
- Ладно. Что уж теперь. Еще раз всем повторяю: внешне придерживаемся плана. Слушай меня, Майк. Только не перебивай, ладно? Завтра случится кое-что… не очень приятное.
И он рассказал.
***
В последнюю ночь Майк плохо спал.
Ему снились кролики, черные, пухлые, меховые кролики, они скакали в лес по какому-то лугу и их становилось все больше и больше, будто в переходе метро в час пик, они толкались, пытались прыгать друг через друга и первыми пробраться в лес. Потом кролики по непонятной причине сменились морем. Море было соленым и мокрым, Майк пытался держать голову над водой, но что-то за ногу тянуло его вниз, и он не мог освободиться, тряс ногой, а потом в ужасе дернулся сильнее и проснулся. Он понял, что ногу свело судорогой, и сполз с дивана, походил немного, хромая, по комнате, подошел к окну. Улица была пустой и тихой, стояла глухая ночь, фонари горели вялым, будто разбавленным рыжим светом, и тревога никак не отпускала Майка. Он оглядел просторную, полупустую комнату. Фотография незнакомой девушки улыбалась ему со стола. Он растер ногу, сел обратно на диван, и, уткнувшись в прохладную, пахнущую кожей обивку, провалился в сон – и до самого утра ничего больше ему не снилось.
День получился медленным и пустым, как всегда бывает перед отъездом – вроде вещи уже собраны, и скоро уезжать, и ты не можешь ничем заниматься и не знаешь, куда себя деть.
Элиот взвинчено бродил по квартире и о чем-то думал. Подходить к нему Майк не решался.
Дадли лежал на диване и смотрел в потолок. Время шло так невыносимо медленно, что Майк готов был снова лечь спать – только бы больше не нужно было ждать.
Ужасный день. Долгий и бессмысленный.
Но куда ужаснее получился вечер.
***
Прием был назначен на восемь. В семь они надели все те же костюмы, в которых ходили к Нагизу, и вышли, оставив собранные сумки в гостиной.
Элиот не стал подъезжать близко – припарковался в конце улицы, у въезда в тихий переулок.
То, что здесь происходит что-то важное, было понятно еще при подходе к отелю. Повсюду охрана, черные машины, полиция. Охрана даже не считала нужным прятать автоматы. У всех мрачные, напряженные лица.
Отель тоже выглядел не слишком празднично – половина окон темные, никакой музыки, - только в окнах длинного банкетного зала на втором этаже горит свет.
Очень тихая ночь. Не поют птицы, машин не слышно, на небе – ни одной звезды. Даже ветра нет - воздух неподвижный и горячий, как кисель.
- У меня плохое предчувствие, - вдруг сказал Элиот, останавливаясь перед отелем. – У меня очень, очень плохое предчувствие.
И Майк вдруг понял: он безумно боится. Элиот испуган до полусмерти.
Элиот посмотрел на Дадли. Тот ответил ему долгим, задумчивым взглядом – и у Майка было полное ощущение, что они молча о чем-то разговаривают.
- Пошли, - наконец сказал Элиот. – Шоу начинается.
Это часть номер раз.
by danaRia
Глава 7
Ад пуст! Все дьяволы сюда слетелись.
«Буря»
«Буря»
читать дальше***
Все утро Элиот смотрел на Дадли так, будто ждал, что тот передумает. Но Майк уже понимал: Дадли не из тех, кто быстро меняет решения.
В конце концов Элиот обессилено опустился за кухонный стол и мрачно уставился куда-то в плиту.
- То есть вы двое серьезно думаете, что я сейчас все брошу и буду сам отменять то, что сам же и сделал? – спросил он.
Дадли невозмутимо налил ему кофе и сел напротив. На нем была крайне неподходящая к случаю футболка с надписью «Не волнуйся и будь счастлив».
Майк стоял у раковины и продолжал буравить Элиота страдающим взглядом.
- Теоретически, - наконец спросил он, – Что бы ты мог сделать? Если бы захотел? Что могло бы остановить войну?
- Остановить – уже ничего, - покачал головой Элиот, прислоняясь головой к стене и отхлебывая кофе. – Ее можно было бы оттянуть – но ненадолго. На месяц. Два. Не больше. Все уже зашли слишком далеко. И к тому же, - он перевел взгляд на Дадли. – Мы все еще не знаем, кто такие Бич Бойз и зачем им вся эта комедия. И за два дня точно этого не узнаем, - он обвел Майка и Дадли долгим взглядом, ожидая поддержки, - но оба молчали.
- Дадли, ты что, серьезно считаешь, что я должен все вот так бросить? Серьезно?
Дадли пожал плечами, разрезая яичницу на маленькие аккуратные квадраты.
- И что ты молчал? А? Раз ты так думаешь?
- Я говорил. Ты не слушал.
- Да? – хмуро спросил Элиот.
Дадли кивнул, и Майк подумал – интересно, он хоть когда-нибудь злится по-настоящему?
- Ты что, забыл, как они нас сцапали? – продолжал Элиот.
- Нет.
- И что тогда? Я повторю еще раз: если мы перейдем им дорогу, вероятность того, что мы выживем, упадет до нуля.
- Не будь таким трусом, - угрюмо сказал Дадли и начал быстро, по одному, отправлять куски яичницы в рот.
- Я трус?! – взвился Элиот. – Я?! Да ты… ты…
Но, не придумав, что сказать, он мрачно замолчал.
- Мы умрем, - как заведенный повторял он. – И главное ради чего?
- Ради Ирана, - подал голос Майк.
- Спасибо большое, - язвительно ответил Элиот. – Всегда об этом мечтал.
- Они знают, что мы боимся, - проговорил Дадли. – Именно поэтому они уверены, что мы не пойдем против них. Именно поэтому есть шанс, что нам все это сойдет с рук. Я не предлагаю сворачивать операцию. Я предлагаю просто… выбросить из нее некоторые элементы. Теперь нам просто надо обмануть еще одну сторону: наших нанимателей. И все.
Элиот с минуту смотрел на него так, будто считывает информацию у него со лба.
- Я понял, - сказал он наконец. Голос его был очень спокойным. – Ты хочешь, чтобы мы сделали вид, будто операция идет по плану. Но при этом сами бы этот план нарушили.
Дадли невозмутимо кивнул. Элиот потер переносицу.
И до конца завтрака он все говорил и говорил, со всем своим красноречием повторял, как плохо все это кончится – но без поддержки Дадли он явно потерял почву под ногами. Глядя на них, Майк подумал: что действительно странно, так это что он в первый раз в жизни видит, чтобы Элиот, с его характером, кого-нибудь слушался.
- Хорошо, - выплюнул Элиот через полчаса, с таким видом, будто он заключенный, у которого под пытками вырвали признание. – Чего именно вы от меня хотите?
- Что бы ты – теоретически – мог сделать так, чтобы не узнали твои наниматели?
- Я не знаю. Я не знаю, где у них есть связи. Глаза. И уши. Может, они прослушивают наш дом. Может, они все слышали, и сейчас нас придут убивать.
И все его увещевания начались по новой.
Майк вдруг вспомнил, как сам сказал когда-то Дадли: Элиот ввязывается в игру только когда на сто процентов уверен в выигрыше. А сейчас они убеждают его вступить в схватку, в которой он точно победить не сможет, и это выводило Элиота из себя.
И внезапно Майку стало почти жаль его.
- Какие были ваши планы на сегодня? Например? – спросил Майк.
- На сегодня – никаких. Сотрудники отеля и заводов доводят членов комиссии, как могут – им за это отлично заплатили, да еще Дадли им немного задурил мозги, в результате они даже не понимают, что поджигают фитиль на собственном хвосте. И плюс местные ребята, которых мы наняли, должны провернуть кое-что в номере Вигмана. Напугать старика. Остальные в комиссии и так уже готовенькие.
- И что же они должны провернуть? – поинтересовался Майк.
- Да так, - хмуро пробормотал Элиот, и потянулся долить себе кофе. – Всякие невинные шалости.
***
В номер генерал Вигман вернулся в отвратительном настроении. Весь день они, невыносимо страдая от жары в тесных официальных костюмах, ездили по заводам, совещаниям, заседаниям и круглым столам, на которых услужливые местные политики пытались убедить их, что нет никаких поводов для беспокойства. И Вигмана не оставляло странное, неприятное чувство – будто все эти люди правда не понимают, что с ними может произойти.
А жара между тем была невыносимая – будто даже иранское солнце ополчилось на их несчастную комиссию. К тому же слухи о том, что на них хотят совершить покушение какие-то местные экстремисты, распространялись со скоростью тропической заразы – так что Вигман начал уже думать, что, кажется, кто-то распускает их специально.
Все члены комиссии были уважаемыми, серьезными людьми, у каждого были свои взгляды на то, как решить иранскую проблему – но сейчас на всех лицах Вигман видел поразительно одинаковое выражение: напряженного ожидания и страха, постепенно переходящего во враждебность.
И, конечно, местные это видели.
- Вы что себе позволяете? – кричал Вигман на своих подчиненных под вечер, в закрытом, душном – как будто нарочно – конференц-зале, который нехотя предоставил им отель. – Вы что, не видите, что они только и ждут, когда мы дадим слабину? А вы таскаетесь с такими лицами, будто вас на расстрел ведут. И так это не инспекция, а недоразумение какое-то. На всех объектах то нет начальника, то дверь заело, то документы потеряли.
- Вот именно, - мрачно закивал его неугомонный секретарь Жиль. – Это не к добру.
- Нет! – свирепея, воскликнул генерал. – Это к тому, что мы должны быть собраны и спокойны! А вы ведете себя, как истеричные девицы!
Все помолчали. Потом подал голос один из подчиненных Вигмана, рассудительный пожилой инженер.
- Мы за один день выявили столько нарушений, что уже сейчас могли бы рекомендовать применение экономических санкций. А через два дня, думаю, уедем с таким досье, что никому мало не покажется. Жаль, конечно. Я надеялся, что всю эту истерию вокруг иранских ядерных заводов раздули американцы. Генерал прав. Надо успокоиться и доделать свою работу до конца.
- Ладно, - и Вигман постарался успокоиться. - Завтра утром нам ехать на завод в Натанце. Про него слухи ходят уж вообще фантастические. Там надо перекопать все вдоль и поперек, - и устало прибавил. – Не знаю я, чем это все кончится.
- Если честно, эти ребята, по-моему, заслуживают, чтобы их приструнили, - подал голос угрюмый лысый немец из экономического управления. – Вы видите, как они к нам относятся? Взять хотя бы этот дурацкий отель. Утром я полчаса ждал, когда мне принесут завтрак. Потом попросил у них свежую газету, а они нагло так ответили, что газеты все разобрали – хотя было только шесть утра. Черт знает что.
- Нам всем надо отдохнуть, - сказал Вигман. – Все, отбой. Приведите в порядок документы, начинайте печатать отчеты – когда вернемся в Вену, я хочу сразу все сдать. И поспите. Чтобы завтра все были в нормальном виде.
И с этими словами генерал покинул конференц-зал и отправился в свою комнату.
Но отдохнуть ему не удалось.
Он не успел даже зажечь свет, когда понял – что-то не то. Как-то странно пахнет. Он включил свет, принюхиваясь, зашел в комнату, - и сразу обнаружил причину запаха.
На кровати у него лежала отрезанная голова барсука. Почему-то больше всего Вигмана поразило, что это именно барсук – он понял это по черно-белым полосам у него на башке. Пасть у барсука была оскалена, один глаз косился на Вигмана бешено и неподвижно.
Генерал выдохнул. Вдохнул. Огляделся.
В остальном в комнате было тихо и пусто.
Он твердым шагом вышел из номера, запер дверь и спустился к стойке ресепшна.
- У меня в комнате мертвый барсук, - безапелляционно сказал он администратору.
Тот вытаращил глаза.
- Простите, мне кажется, мой английский недостаточно…
- У меня на кровати лежит голова барсука, - раздельно повторил Вигман. – Это такое животное.
- О, - сказал администратор. Кажется, ничего предпринимать он не собирался.
- Может быть, изволите посмотреть? – гневно спросил Вигман.
- О. Конечно.
Администратор вышел из-за стойки и заспешил за ним.
Вигман открыл дверь.
- Простите, - сказал администратор. – Где именно животное?
Вигман подошел к кровати.
Никакого барсука.
Кровать застелена чистыми простынями – идеально ровно, ни морщинки. Словом, все то же самое, но барсука – и это факт – больше не было.
И все же в воздухе еще витал легкий запах мяса.
- Его унесли, - сказал Вигман, начиная злиться уже всерьез. – Очевидно.
- О, - сказал администратор. – Спокойной ночи, сэр, - и пошел к двери.
Останавливать его Вигман не стал – что толку?
На кровать он садиться не стал – страшно хотелось курить, и он достал пачку «Житан» и подошел к окну. Окно было заперто, никаких следов взлома.
Он распахнул окно, с наслаждением вдохнул теплый ночной воздух и сунул уже сигарету в рот, когда вдруг увидел: прямо перед окном, посреди пустого переулка, стоит девочка лет пяти и смотрит на него, задумчиво засунув в рот грязные пальцы.
Вигман улыбнулся ей и закурил, не обращая больше на нее внимания.
Девочка продолжала смотреть.
А потом закричала.
Она орала так, что уши закладывало, без выражения и, кажется, без всякой причины, просто из любви к искусству – но было в этом истошном вопле посреди пустой улицы что-то настолько жуткое, что Вигман выкинул сигарету и захлопнул окно.
Ложиться в эту кровать ему было неприятно, но усталость брала свое. Ничего. Спал на земле в Афганистане, а значит, вполне может и поспать на кровати после мертвого барсука.
И он пошел в ванную. Хоть бы там была горячая вода. То, что нужно для его старых костей.
Он включил свет.
Посреди ванной, на полу, сидела обезьяна.
Совершенно живая.
Она взглянула на Вигмана водянистыми глазами в сетке мелких морщинок. Потом задумчиво почесала живот.
Пару секунд Вигман смотрел на нее.
Потом развернулся, запер дверь и пошел на ресепшн.
- У меня в номере живая обезьяна, - сказал он. На лице администратора сочувствия заметно не было – кажется, он решил, что в свободное время европейцы только и делают, что глушат виски, и потому нечего удивляться ни обезьянам, ни барсукам.
Но все же он соблаговолил подняться с Вигманом в номер.
Конечно, никакой обезьяны там уже не было.
- Я хочу другой номер, - сказал Вигман. – Переселите меня.
- Других номеров нет, - пожал плечами администратор. – Все заняты.
Вигман постарался сдержаться.
- Спокойной ночи, сэр, - повторил администратор уже куда менее любезно и удалился.
На этот раз Вигман проверил все. Он открыл шкафы, отдернул штору в ванной, залез под кровать – но нигде никакой чертовщины больше не обнаружил.
Он остро пожалел, что не взял с собой никакого алкоголя. Подходить к окну, чтобы покурить, ему больше не хотелось – вдруг девочка еще там?
Нет. Надо просто лечь спать.
Он расправил кровать, надел пижаму и лег. Постель была чистой и прохладной, запах барсука уже выветрился – и все же что-то беспокоило генерала. Поворочавшись еще, он понял: под подушкой у него лежит что-то твердое.
Он опасливо приподнял подушку.
Под ней лежала овальная, тяжелая, крупная кость от авокадо.
Пару секунд Вигман смотрел на нее. Потом взял и с досадой швырнул куда-то в угол. Кость упала с глухим стуком и закатилась под шкаф.
И ведь утром даже не пожалуешься. После всего предыдущего жалоба «У меня под подушкой косточка от авокадо» будет смотреться уж совсем идиотской.
Одолеваемый этими сумбурными мыслями, Вигман попытался заснуть – но не смог. Кто-то вдруг разрыдался под окном, голос был женский, приглушенный. Потом какое-то время было тихо, и только Вигман наконец начал засыпать, прямо перед окном – они что, нарочно тут остановились! – начался какой-то нескончаемый разговор на персидском. Вигман лежал, безуспешно пытаясь заснуть. Потом распахнул окно. Молодая парочка испуганно посмотрела на него.
- А ну пошли вон отсюда! – заорал он по-английски. Слов они не поняли, но интонацию явно уловили, и поспешили убраться.
Вигман рухнул на кровать. Сон больше не шел, и до самого утра он лежал, перебирая в уме все события дня. Все-таки дикая страна. И люди дикие, самоуверенные и наглые. Да еще этот дьявольский розыгрыш. Кому вообще такое могло придти в голову?
Может, и прав немец из экономического управления. Надо их проучить. Дикие нравы. Этим мартышкам только дай в руки ядерную бомбу – они весь Восток разнесут.
Вигман заснул только перед рассветом, с мыслью о том, что завтра проявит всю возможную строгость.
Через двадцать минут начали петь утренний азан.
Вигман накрыл свою седую голову подушкой и застонал. Со сна он был уверен, что даже молитву они начали петь именно сейчас специально для того, чтобы окончательно его довести.
Заснуть он больше не смог, и поднялся в ужасном настроении, думая о том, как же все-таки хозяин обезьяны и всего остального попал к нему в номер.
А солнце между тем разгоралось с дикой яростью, - в шесть уже стояла оглушительная жара.
Садясь в машину, Вигман вытер мокрый от пота лоб и огляделся. Какие же недружелюбные лица у всех этих персов. Как сговорились.
После бессонной ночи эта молчаливая враждебность показалась ему невыносимой.
Остальные выглядели не лучше него, и о том, не наведывались ли к ним ночью обезъяны, Вигман спрашивать не стал – нечего травмировать их нежную психику.
Начинался второй день их пребывания в Тегеране.
***
- Вы, по-моему, не поняли. На вечере Бич Бойз наверняка будут за нами следить. Я не верю, что они не проконтролируют результаты своей работы. Как можно обмануть их, если мы не знаем, кто из гостей к ним относится?
- Придумаем, - пожал плечами Дадли.
- Единственное, что я мог бы сделать, - сказал наконец Элиот, опрокидывая в себя четвертую чашку кофе. – Это… Так. Представление на заводах, где на этих бедных немцев свалятся все тридцать три несчастья, я отменить уже не могу, чтобы не светиться. План по доведению Вигмана до белой горячки тоже. А уж про прием я вообще молчу. Это давно вышло из-под контроля. Но я мог бы… - он мучительно нахмурил лоб. – Например, влезть в номер Вигмана – я знаю, как это сделать, я сам в нем жил – и… Господи, ну почему – поговорить с ним.
Произнес он это таким тоном, будто ему предлагают отрубить себе руку.
- Рассказать ему. Что-нибудь. Если за ним следят Бич Бойз – а они наверняка следят – они решат, что это один из этапов моего плана по доведению Вигмана.
Он задумался.
- Может, лучше я поговорю? – неуверенно спросил Майк.
- Сиди, - отрезал Элиот. – Этот тупой, уродский план значит, что наше появление на приеме уже не будет сюрпризом. Лучше не впутывайся. Дадли, - Элиот со страдающим видом повернулся к нему. Они сидели за этим кухонным столом уже третий час. – Можно я не буду этого делать? Все же было нормально. Мы же уже почти…
- Нельзя, - беззлобно сказал Дадли.
- Хорошо, - зло пробормотал Элиот. – Ладно. Моя смерть будет на вашей совести.
Он встал и направился в другую комнату. Потом вернулся и сказал.
- Ладно. Вдруг и правда прокатит. Но влезть к Вигману я могу только завтра вечером. На сегодня у них все расписано, к тому же всю сегодняшнюю ночь старик явно будет не в настроении для беседы. Отличная была идея с головой барсука, Дадли. Меня бы хватил инфаркт. А теперь получается, все было зря.
- С какой головой? – переспросил Майк.
- Ни с какой, - Элиот страдающе помотал головой. – Хорошо. Хорошо, ладно. Я это сделаю. Завтра. Как быть на вечере, я не знаю. Там ничего уже невозможно остановить. Мы раздали всем задания и должны были просто быть на виду. Ладно. Придумаю что-нибудь, - угрюмо кивнул он. – А сегодня нам все равно заняться нечем. Пошли пройдемся. Заодно проверим, есть ли прослушка в этой квартире.
- А как мы это проверим?
- Если есть – нас убьют, как только мы выйдем на улицу, - ответил Элиот и пошел одеваться.
***
Они вышли на улицу, сели в машину – но ничего не случилось. Видимо, прослушки все же не было.
Что ж, хоть одна хорошая новость.
- Помирать так с музыкой, - сказал Элиот, оглядываясь. За рулем на этот раз сидел он. – Особо шуметь мы не можем, да и вообще, я бы предпочел из машины не выходить. Поехали, Майк. Покажу тебе город. Ты же любишь экскурсии.
- Откуда ты знаешь? – спросил Майк, глядя ему в спину.
- Потому что я знаю тебя, - пожал плечами Элиот, выезжая на шоссе и тут же разгоняясь до такой скорости, что Майк вцепился в переднее сидение. – Хоть посмотришь на прощание. Итак. Вот эта длинная хрень на горизонте – знаменитая тегеранская телебашня. Бордже Милад. Самое высокое здание в Иране. А вон тот зеленый квадрат - военное кладбище. Рядом, вон тот купол – усыпальница Имама Хомейни, туда подъезжать нельзя, но пешком мы туда не пойдем – много народу. Вон, крышу отсюда видно. Так, что еще тут есть?
Минут десять они ехали в молчании, Элиот ловко петлял по улицам, потом чуть сбросил скорость.
- Так. Сейчас мы едем по улице Вали-Аср. Это как Оксфорд Стрит в Лондоне. Куча клубов и магазинов. Тут есть Армянский клуб, злачное местечко, где можно распивать алкоголь. Очередь туда обычно ужасная. Знаешь, Майк, пока не приедешь сюда, не понимаешь, как же это круто – когда можешь выпить где угодно. Вернешься домой – напейся как следует, вот мой тебе совет. А на севере города – мы туда не поедем, далеко – есть место, где обычно по кустам сидит местная молодежь. Даже не целуются - держатся за руки и болтают. По местным мерками - разврат невиданный, - он помолчал. – Иногда я не верю, что эти ребята живут в двадцать первом веке.
Он помрачнел и надолго замолчал.
- А вот здесь, - наконец заговорил он. – Бывшее посольство США. То самое, которое захватили в семьдесят девятом. Вон, видишь, длинное кирпичное здание за высокой оградой? Выглядит как психушка для особо опасных психов.
И Майк не мог с ним не согласиться.
Здание выглядело таким мертвым, что на него даже неудобно было смотреть – как будто пристально разглядываешь труп животного. Вся ограда была изрисована граффити – прямо напротив Майка была изображена огромная Статуя Свободы с оскаленным черепом вместо лица. Остальные произведения были в том же духе.
- Прямо Стивен Кинг. Каждый раз, как вижу это место, прямо мурашки по коже, - сказал Элиот.
Почему-то перед этим зданием они сидели довольно долго. Глядя на пустой дом с окнами, закрытыми решетками, Майк думал, что это место – как будто символ смерти. Войны. Разрухи.
«И кто призовет духов зла, сам же от них и погибнет».
Элиот с четверть часа смотрел на пустое здание так внимательно, будто смотрит какое-то невеселое кино. Потом резко стартовал с места.
- Все, экскурсия окончена. Напоследок – гвоздь программы, - хмуро сказал Элиот. Майк уже полдня не слышал вечных его бодро-фальшивых интонаций и даже начал по ним скучать. – Самое красивое место в городе.
Экскурсия получилась довольно странная – но Майк не жаловался. Ему даже не хотелось разговаривать, - чувство, какое бывает в детстве, когда прогулка кончается, и ты стараешься молчать, чтобы как можно лучше все вокруг запомнить и оттянуть момент возвращения домой.
***
Когда они вышли из машины, Майк не мог не признать: место и правда красивое.
Они стояли на смотровой площадке на окраине города. Здесь уже начинались предгорья, так что площадка была куда выше уровня города, и вид открывался захватывающий – огромный, бесконечный бело-серый город. Кое-где, как редкие зубы, торчали высоченные многоэтажки, то тут, то там выглядывали шпили мечетей, тускло поблескивая в дымном вечернем воздухе.
Вдоль площадки росли странные деревья – без листьев, но с бледно-лиловыми цветами, - и тянулась длинная клумба. Розы на ней были такие разнеженные и встрепанные, что казалось, будто их мягкие, чуть вялые от солнца лепестки при первом же порыве ветра осыплются на землю – но они держались.
Они неспешно прошлись до широкого парапета, на котором сидели какие-то студенты – шумная смеющаяся компания в пестрых куртках. Майк инстинктивно попятился – большое скопление персов всегда почему-то казалось ему враждебным – но ребята только глянули на них и тут же вернулись к своей громкой дискуссии. Один из них подбрасывал в руке пластиковую бутылку с водой, и она ярко и коротко вспыхивала на солнце.
Они устроились на горячем каменном парапете и посмотрели на город. Вечер подкрался так незаметно – а ведь вроде только что было утро. Внизу виднелись раскаленные улицы и пестрые толпы людей, где-то играла заунывная мелодия, состоящая как будто всего из трех нот. Рядом, у обрыва, росло огромное дерево, и его тонкие ветки сетью лежали на малиновом небе.
- Мы тут уже два года сидим, - Элиот пригладил волосы и потер локоть своей полосатой рубашки. – Даже жалко расставаться. Я-то иногда уезжал, а Дадли так и сидел. Когда мы поняли, что от этой работы нам не отвертеться, он персидский выучил. Сам, - сказал вдруг Элиот с такой гордостью, будто демонстрирует выдающиеся способности своего призового бультерьера.
- Круто, - сказал Майк.
А Дадли, как обычно, не сказал ничего. Он думал о чем-то, глядя на город.
Тень от смотровой площадки узкой полосой легла на квартал внизу. Постепенно полоса становилась все шире, пока наконец тень не проглотила все до самого горизонта. Начали зажигаться огни, медленно, потом быстрее, и вскоре внизу уже ничего нельзя было разглядеть – только мелкие огни да гордо торчащую вдалеке телебашню.
Студенты разошлись. На площадке стало очень тихо – только где-то занудно потрескивала цикада.
По подсчетам ученых, словарь Уильяма Шекспира составляет около тридцати тысяч слов. Майк старательно изучал их все – но теперь в голову ему пришло только одно.
- Красиво, - сказал Майк, и в это слово попытался вложить все, что ему хотелось сказать и для чего ему сейчас не хватало слов. Он посмотрел на Элиота.
- Да, чувак, - ответил тот – и Майку показалось: Элиот понимает, что он хочет ему сказать. – Да.
***
Стив выжил.
Это главное, что Айрис поняла из сумбурных разговоров людей, толпившихся вокруг ее дивана.
Они сидела, все так же неподвижно держа руки перед собой. Кто-то набросил на нее что-то теплое, наверное, одеяло, люди вокруг очень много разговаривали, а потом в поле ее зрение появился Хаэулл.
Вид у него был неважный – вся рубашка в крови, лицо серое, глаза ввалились.
Он опустился рядом с ней на диван – среди царящей вокруг суеты он явно с трудом улучил минутку поговорить с ней.
- Не попал в артерию. Да и ты быстро подошла – как ты вообще его услышала?
- Не знаю, - глухо сказала она. Собственный голос казался ей чужим.
- Он в реанимации. Делают переливание крови. Если дотянет до утра, наверняка будет жить. Идиот.
Айрис продолжала смотреть в одну точку.
- Все начальство приехало. Уже вломили мне за то, что не уберег свидетеля, - Хауэлл тяжело, натужно вздохнул. – Я же знал, и он знал, что до него в этом здании никто не доберется, да и сбежать он не сможет. Я же не думал, что он… Идиот.
Молчание.
- Тебе надо вымыть руки и ехать домой. Я бы тебя отвез, но мне тут, - он кивнул на царящую вокруг сумятицу, - надо дальше разбираться. Вызови такси. Ладно? Ну, все, - он посчитал, что на этом утешения можно считать завершенными, и поднялся. – Выспись как следует. Ты хорошо поработала.
«Да уж. Отлично», - подумала Айрис. Мысли были медленные, серые и нечеткие, как облака пыли. «Это я виновата. Я должна была понять. Должна была».
Потом она обнаружила, что стоит перед зеркалом в туалете и держит под краном руки.
Она даже не заметила, кто привел ее сюда.
Руки отмылись, но под ногтями все равно осталась красная корка, и никакими силами не удавалось ее отчистить. Надо срезать под корень. Приехать домой и первым делом обрезать ногти под корень.
Еле волоча ноги, все так же, как была, босиком, она притащилась обратно в приемную. Люди из офиса генерального директора косились на нее неодобрительно. Айрис подобрала туфли и вышла из комнаты.
Уже почти рассвело, и она решила, что доедет сама.
Никаких такси с подозрительными незнакомыми таксистами.
Она медленно доехала до дома, разделась и провалилась в сон, даже забыв о том, что собиралась стричь ногти.
Проснулась она только к вечеру.
Звонил Хауэлл.
- Привет, ты как? – хмуро спросил он. Судя по голосу, ему, в отличие от нее, поспать не удалось. – Откачали твоего Стива. Когда встанет на ноги, башку оторву ему своими руками. Короче, пока нам придется действовать без его помощи. Он в реанимации.
Айрис прижалась щекой к подушке и закрыла глаза, слушая в трубке его низкий голос.
- Про его нанимателей мы все еще ничего не знаем. Миллер сказал, что будет следить за комиссией в оба глаза – особенно завтра вечером, на этом приеме, - и сразу докладывать мне обо всем. Внутрь пролезть не удастся, но он будет тереться неподалеку. Я даже попытался позвонить Майку Фостеру – но тот как в воду канул. Телефон его не отвечает. В Тегеране по-прежнему тишина.
- И что нам теперь делать, сэр? – устало спросила Айрис, прижимая руку ко лбу. Сон никакой бодрости не принес.
Хауэлл вздохнул и замолчал. Айрис была уверена, что сейчас он скажет что-то ценное – но он произнес только одно слово.
- Ждать.
***
На следующее утро Элиот долго звонил кому-то, а потом забрался на диван и засел за компьютер, игнорируя всех вокруг.
Дадли в соседней комнате собирал вещи.
Майк зашел к нему и сел на диван.
- Так ты не выбросил Шекспира? – спросил он наконец.
- Нет, - пожал плечами Дадли. – Отдать?
Майк покачал головой.
- Оставь себе.
На секунду он вспомнил три вытертых, пахнущих старой бумагой тома. Он ведь так их любил. Никогда с ними не расставался.
Но нет, пусть остаются у Дадли.
В Англии он купит себе новые.
Мысль о том, что, вполне возможно, завтра вечером он правда вернется в Англию, показалась ему вдруг невыносимо странной. Он постарался сообразить, какое сегодня число – но все последние дни смешивались, переходили друг в друга, сливались в один бесконечно долгий жаркий день. Наконец он с трудом сообразил, что сегодня, возможно, пятница, хотя может быть и четверг, или даже суббота – но в любом случае в понедельник его отпуск кончается. Думать об этом было странно, и почему-то от этого у Майка испортилось настроение. Он никогда не думал, что мысль о том, чтобы вернуться на свою кафедру, свою замечательную кафедру, может показаться такой невыносимо скучной – и тем не менее так и было.
Эта мысль так неприятно поразила его, что он лег на кровать Элиота, включил телевизор и уставился в него. Передавали новости. Он ждал, когда скажут что-нибудь про комиссию – но ничего не говорили.
- Дадли, - сказал он.
- Что? – нехотя спросил тот.
- Вы правда не можете отменить то, что должно случиться на приеме?
Дадли фыркнул, коротко, как кит.
- Нет, - наконец ответил он.
- Ладно, - нехотя ответил Майк, и до вечера лежал перед телевизором. Он нарочно включил иранский канал, в полудреме слушая бесконечные речи на незнакомом языке, красивые и бессмысленные, как молитва.
Дадли устроился на диване и снова начал играть в какую-то компьютерную игру. День был ленивый и долгий, иногда Майк задремывал, а когда просыпался, по телевизору было все то же самое – какие-то длинные речи черноволосых политиков в одинаковых костюмах.
В семь вечера в комнату зашел Элиот, держа под мышкой ноутбук.
- Собирайтесь, - коротко сказал он. – Пошли.
***
Элиот оставил их в тесной, шумной кофейне неподалеку от отеля «Аль Хаиб».
- Подождете меня тут, - коротко бросил он и ушел. Вид у него был такой напряженный, будто он собирается бежать спринтерский забег вместе с олимпийскими чемпионами.
Какое-то время Майк разглядывал смуглые лица людей за соседними столиками. Дадли мирно прихлебывал чай напротив него.
И тут Майк кое о чем вспомнил.
Было одно обещание, которое он так и не выполнил.
- Сейчас приду, - сказал он и начал выбираться из зала. Побродил по коридору, открывая двери в какие-то подсобки, и наконец увидел серьезного пухлого перса в деловом костюме. Тот сидел за столом и заполнял какие-то бумаги. Такой точно должен понимать английский.
- Простите, - заглянул в дверь Майк. - Можно я воспользуюсь телефоном?
Перс флегматично кивнул.
И Майк вытащил из кармана мятый листок с номером телефона.
- Лора? Привет, - быстро сказал он в трубку, беспокойно оглядываясь: как бы Дадли его не застукал. – Это Майк. Дадли в кофейне напротив отеля «Аль Хаиб». Я не знаю, как она называется. Желтая вывеска. Торопись.
***
Второй день для генерала Вигмана оказался ничуть не удачнее первого.
Завод в Натанце, где они провели всю вторую половину дня, оказался еще хуже, чем он думал. В комиссии много кто слышал, что на самом деле центрифуг здесь очень, очень много и что завод является одним из ключевых в ядерной программе Ирана. Поэтому осматривали все тщательно и с такой придирчивостью, что скрыть правду не удалось. Генерал Вигман, разозленный бессонной ночью, был особенно свиреп, срывался чаще, чем нужно, и к концу визита между ним и руководством завода установились отношения вежливой ненависти.
На дальнейшем совещании добиться от управления завода, почему при тщательно осмотре обнаружено пять тысяч центрифуг по обогащению урана вместо заявленных двух, не удалось. Главный инженер долго объяснял, как важно для Ирана производство ядерного топлива в гражданских целях – но все это выглядело детским лепетом.
Враждебная страна. Враждебная и опасная.
В ужасном настроении генерал после ужина вернулся в номер. Он был на грани того, чтобы попросить кого-нибудь контрабандой достать ему чего-нибудь выпить – наверняка это возможно – но это уж было бы слишком. Если узнают, он скомпрометирует комиссию, а этого допустить было нельзя.
В номере было прохладно и чисто. Никаких животных.
Не раздеваясь, генерал лег на кровать и закрыл глаза.
Ужасный день. Ужасная неделя. А ведь ему еще отчитываться. Все ждут этого отчета – и не только у него в управлении. От его решения зависит будущее. И что тут скажешь? Ему не хотелось становиться человеком, который даст отмашку к началу очередной ближневосточной заварухи – и все же…
Он был так погружен в эти размышления, что не сразу услышал шум. Будто кто-то скребется под полом.
«Крыса, наверное», - устало подумал он. - «Как же все это надоело».
Но это оказалась не крыса.
В углу комнаты внезапно приподнялась одна из половиц. Потом еще одна. И еще.
И в образовавшемся проеме возникла чья-то голова.
Генерал приподнялся на локтях и нахмурился, прикидывая свои шансы. На ночном столике стоит лампа. Судя по виду – тяжелая. Он успеет.
Но гость никаких признаков агрессии не проявлял. Он ловко влез в дыру, нажал куда-то – и половицы со щелчком встали на место.
Умно. Так вот как они так быстро подсовывали и убирали животных.
Гость отряхнул брюки и выпрямился.
Больше всего генерала удивило, что это совсем не перс: француз или англичанин, красивый темноволосый парень лет тридцати.
Пару секунд он смотрел на генерала с таким видом, будто вообще не понимает, что делает здесь.
Генерал подтянул ноги на кровати и сел, с достоинством, выпрямив спину. Если его сейчас убьют, он не собирается умирать лежа.
- Добрый вечер, генерал, - сказал парень. – Я хотел бы с вами поговорить. Есть минутка?
***
Еще один день незаметно докатился до вечера, жара начала спадать – но очень медленно, будто уходит по капле. В кофейне было шумно и душно, на всем лежал мягкий предвечерний свет, всюду сидели чернявые смуглые люди, громко разговаривали о чем-то, прихлебывая чай, и у Майка вдруг невыносимо заныло сердце. Это его последний вечер здесь. На этом – все. Больше он, скорее всего, никогда не приедет в Иран.
А потом дверь открылась и вошла Лора.
Увидев ее, Дадли едва заметно приподнял брови – но в целом никакого потрясения не продемонстрировал.
- Привет, - сказал он.
Лора перевела взгляд с него на Майка и опустилась на свободный стул.
- Так и знала, что вы заодно, - сказала она.
Дадли посмотрел на Майка. Тот сделал вид, что разглядывает узор на скатерти.
- Я слушаю, - сказал наконец Дадли.
- Ах, ты слушаешь? – повысила голос она. – Вот молодец.
Сегодня она выглядела куда симпатичнее – подкрасила губы, надела платок поярче, и эта последняя, отчаянная попытка понравиться Дадли показалась Майку бесконечно трогательной.
- Куда ты делся? Кто ты вообще такой? Что вы здесь делаете? – безнадежно спросила Лора и облизнула свои ярко-розовые накрашенные губы, и Майк никак не мог решить, в каком качестве она задает этот вопрос – как покинутая женщина или как журналистка.
Дадли перегнулся через стол, и лицо его стало почти печальным.
- Прости меня, - сказал он. – Я плохой человек. Я тебя обманул. Я не работал в нефтяной фирме.
- Так? – дрогнувшим голосом спросила Лора, глядя ему в глаза.
Дадли немного подумал.
Потом заговорил.
- Мне нужна твоя помощь. Я ввязался в плохую историю. Ты мне поможешь?
- Да, - тут же кивнула Лора, как будто, увидев его, тут же забыла о том, что собиралась врезать ему как следует.
- Мне надо, чтобы ты написала статью. Рассказала о том, что здесь происходит, - негромко сказал Дадли, оглядываясь – но вокруг теснились незнакомые люди, и, кажется, никто и не думал за ними следить.
И он рассказал ей все.
Эту историю Майк уже знал – и все равно в устах обычно молчаливого, как пень, Дадли она выглядела еще более зловещей.
- Можешь написать даже о том, как мы подбросили генералу Вигману обезьяну. И как изменили маршрут поездки комиссии. Нам заплатили за все это. Мы не знаем, кто. Завтра, на приеме, скорее всего будет кто-то еще из тех, кто работает на наших хозяев. Мы не знаем, как его вычислить – но в любом случае завтра эти люди скорее всего поймут, что мы их предали. Я не обольщаюсь, - криво улыбнулся он.
- Ты же сам говорил, что мы сможем выкрутиться, - не выдержал Майк. Ему наконец стало страшно. Внезапно он понял, что шансы у них и правда невелики.
- Я говорил, чтобы успокоить Элиота. Ему и так не сладко. На самом деле он прав. Мы кладем голову на рельсы, и поезд уже очень скоро до нее доедет. В любом случае. Поэтому, Лора, - и он неловко, коротко погладил ее руку. – Убеди своих боссов. Статья должна выйти – но не раньше послезавтра. Уже после отъезда Вигмана и его ребят. Так будет безопаснее.
- Безопаснее для нас? – не выдержал Майк.
- Нам в этот момент, скорее всего, будет уже все равно - но, может, это хоть чему-то поможет. Напишешь?
- Постараюсь, - тихо сказала она, - Меня за это по голове тоже не погладят. Но я постараюсь.
- Хорошо.
- Я так и знала, что на самом деле ты тайный агент, - тихо сказала она, и вдруг заплакала, закрыв лицо руками. Из-за соседних столиков на них тут же начали коситься.
Плакала она так горько, будто Дадли уже умер или очень скоро это сделает.
- Мы больше не увидимся, да? – сквозь слезы пробормотала она.
Дадли покачал головой.
- Мне жаль, - сказал он.
Она криво, угрюмо улыбнулась, вытерла глаза краем платка и повернулась к Майку.
- Я дозвонилась до твоего Хауэлла. Даже не спрашивай, чего мне стоило достать телефон вашей разведки. Этот твой Хауэлл – настоящий хам. Даже слушать меня не стал. Думаю, он не очень-то тебе верит.
Майк в ответ только пожал плечами. Что ему было сказать?
Она еще раз посмотрела на Дадли, с такой надеждой, будто он сейчас должен, обязан сказать что-то такое, что все исправит – но он молчал. Она протянула было руку к нему – и тут же отдернула. Вокруг было слишком много людей, а Тегеран явно был не тем городом, где приветствуются прощальные объятия.
- Пока, - тихо сказала она.
И, все-таки не выдержав, кончиками пальцев коснулась руки Дадли. Потом резко встала, схватила сумку и, ни на кого не глядя, быстро вышла.
Майк ждал, что Дадли сейчас спросит его, зачем он связался с Лорой – но тот как ни в чем не бывало продолжал пить некрепкий сероватый чай.
***
Элиота не было долго – Майк и Дадли успели продегустировать не только ужасный местный чай, но и прекрасный крепкий кофе, и – идея принадлежала Дадли – перейти к поеданию каких-то приторных сладостей из орехов и чего-то тягучего, похожего на молочную помадку – оказалось, это какой-то местный тип халвы.
Элиот ловко пролавировал между столиков и сел.
- Ну что, все тихо? – спросил он, тут же отрывая кусок от десерта Дадли. Повертел кусок халвы в руке и отправил в рот.
- Да, - кивнул Дадли и подвинул тарелку к нему. Про Лору он ничего не сказал, и Майк тоже решил молчать. – У тебя?
Элиот насупился.
- Хороший старик. Если честно я думал, что Вигман - унылая педантичная немецкая обезьяна. Но он совершенно в своем уме, - он взял ложку, и на какое-то время его внимание полностью переключилось на халву. – Я ему рассказал все, что знаю сам. Как-то так… хорошо пошло. Он похож на моего директора школы. Помнишь его, Майк? Короче, я рассказал Вигману про контракт. Про Нагиза. Про все центрифуги, о которых знаю. Кое-что им все-таки не показали. Даже жаль, что мы с ним не в одной команде, - он ел так, будто это помогает ему справиться с нервами. – Рассказал ему, что будет завтра вечером. Просил подыграть и не выдавать меня, - он выдохнул, доел халву и облизал ложку. – Знаете, у меня иногда бывает чувство, что из Тегерана я не выберусь. Меня тут похоронят. Где-нибудь в песке.
- Прекрати, - рявкнул Дадли с такой неожиданной агрессией, какой Майк ни разу от него не слышал, и встал – Майку сразу показалось, что в кофейне стало куда меньше места. Элиот, не вынимая изо рта ложку, угрюмо посмотрел на него снизу вверх. - Чтоб я такого не слышал, - мгновенно успокаиваясь, проговорил Дадли. – Понял меня? Завтра мы уезжаем. Ты понял меня?
Элиот наконец вынул изо рта ложку и пожал плечами.
Встал.
- Понял, старик, - ответил он. – Пошли отсюда. Майк, - он обернулся к нему. – За мной.
И улыбнулся так искренне, что Майк вдруг почувствовал, что улыбается ему в ответ. Это был отличный момент, чтобы что-нибудь сказать. Какую-нибудь глупость вроде «Я не жалею, что приехал», или «Звони мне иногда, потом, когда все кончится», или, возможно, «Не пропадай больше так надолго».
Но он промолчал.
***
- А я говорил, - сказал Элиот вечером, разворачивая к ним ноутбук. Майк перегнулся через его плечо и посмотрел на сообщение на экране.
«Если мы увидим, что завтра все пройдет по плану и планируемые последствия не заставят себя ждать, деньги будут переведены на ваш счет. Убирайтесь из страны на все четыре стороны. Если вы нам понадобитесь, мы всегда знаем, где вас найти.
Всего наилучшего,
Карл»
- «Если мы увидим» - выплюнул Элиот. – Значит, там будет их человек. Как я и говорил. И хорошо если один.
Он помолчал.
- Ладно. Что уж теперь. Еще раз всем повторяю: внешне придерживаемся плана. Слушай меня, Майк. Только не перебивай, ладно? Завтра случится кое-что… не очень приятное.
И он рассказал.
***
В последнюю ночь Майк плохо спал.
Ему снились кролики, черные, пухлые, меховые кролики, они скакали в лес по какому-то лугу и их становилось все больше и больше, будто в переходе метро в час пик, они толкались, пытались прыгать друг через друга и первыми пробраться в лес. Потом кролики по непонятной причине сменились морем. Море было соленым и мокрым, Майк пытался держать голову над водой, но что-то за ногу тянуло его вниз, и он не мог освободиться, тряс ногой, а потом в ужасе дернулся сильнее и проснулся. Он понял, что ногу свело судорогой, и сполз с дивана, походил немного, хромая, по комнате, подошел к окну. Улица была пустой и тихой, стояла глухая ночь, фонари горели вялым, будто разбавленным рыжим светом, и тревога никак не отпускала Майка. Он оглядел просторную, полупустую комнату. Фотография незнакомой девушки улыбалась ему со стола. Он растер ногу, сел обратно на диван, и, уткнувшись в прохладную, пахнущую кожей обивку, провалился в сон – и до самого утра ничего больше ему не снилось.
День получился медленным и пустым, как всегда бывает перед отъездом – вроде вещи уже собраны, и скоро уезжать, и ты не можешь ничем заниматься и не знаешь, куда себя деть.
Элиот взвинчено бродил по квартире и о чем-то думал. Подходить к нему Майк не решался.
Дадли лежал на диване и смотрел в потолок. Время шло так невыносимо медленно, что Майк готов был снова лечь спать – только бы больше не нужно было ждать.
Ужасный день. Долгий и бессмысленный.
Но куда ужаснее получился вечер.
***
Прием был назначен на восемь. В семь они надели все те же костюмы, в которых ходили к Нагизу, и вышли, оставив собранные сумки в гостиной.
Элиот не стал подъезжать близко – припарковался в конце улицы, у въезда в тихий переулок.
То, что здесь происходит что-то важное, было понятно еще при подходе к отелю. Повсюду охрана, черные машины, полиция. Охрана даже не считала нужным прятать автоматы. У всех мрачные, напряженные лица.
Отель тоже выглядел не слишком празднично – половина окон темные, никакой музыки, - только в окнах длинного банкетного зала на втором этаже горит свет.
Очень тихая ночь. Не поют птицы, машин не слышно, на небе – ни одной звезды. Даже ветра нет - воздух неподвижный и горячий, как кисель.
- У меня плохое предчувствие, - вдруг сказал Элиот, останавливаясь перед отелем. – У меня очень, очень плохое предчувствие.
И Майк вдруг понял: он безумно боится. Элиот испуган до полусмерти.
Элиот посмотрел на Дадли. Тот ответил ему долгим, задумчивым взглядом – и у Майка было полное ощущение, что они молча о чем-то разговаривают.
- Пошли, - наконец сказал Элиот. – Шоу начинается.
@темы: Сдавайся и беги
-
-
05.05.2012 в 20:15*ушла читать*
-
-
05.05.2012 в 20:17-
-
05.05.2012 в 21:55P.S. Катя? Катя - это хорошо))
-
-
05.05.2012 в 21:57в общем, эта глава грустная получилась. Элиота жалко так, что забывается, как все начиналось.
Лив, ну зачем вы так, Лив.
вот. любви вам, с головой. чтобы на ваших героев чуть-чуть тоже пролилось.
буду надеяться
-
-
05.05.2012 в 22:00БАРСУЧЬИМИСОБАЧЬИМИ ГОЛОВАМИтему с призовым бультерьером тоже оценила
читать дальше
-
-
05.05.2012 в 22:09читать дальше
Тюш,
Да ладно, Катя это обычно, вот звали бы меня Анжелика, это было бы прикольно
*печенька*, не плачьте! все будет хорошо! ну так конечно, относительно хорошо
-
-
05.05.2012 в 22:18за оживление стива громадное спасибо!
да, а что же задумал элиот на пресловутом приеме?
-
-
05.05.2012 в 22:20но со Стивом это было приятно
-
-
05.05.2012 в 22:22iwfm, я вот сижу и не верю, что ЗАВТРА, вы понимаете, ЗАВТРА
-
-
05.05.2012 в 22:22-
-
05.05.2012 в 22:23-
-
05.05.2012 в 22:24-
-
05.05.2012 в 22:26-
-
05.05.2012 в 22:30-
-
05.05.2012 в 22:36-
-
05.05.2012 в 22:37-
-
05.05.2012 в 22:42-
-
05.05.2012 в 22:54я бы тоже забыла, ага)
жду продолжения
банкеташоу, очень жду!-
-
05.05.2012 в 23:01-
-
05.05.2012 в 23:31-
-
05.05.2012 в 23:32-
-
06.05.2012 в 00:58-
-
06.05.2012 в 08:46-
-
06.05.2012 в 09:51- Если есть – нас убьют, как только мы выйдем на улицу, - ответил Элиот и пошел одеваться.- Мы тут уже два года сидим, - Элиот пригладил волосы и потер локоть своей полосатой рубашки. – Даже жалко расставаться. Я-то иногда уезжал, а Дадли так и сидел. Когда мы поняли, что от этой работы нам не отвертеться, он персидский выучил. Сам, - сказал вдруг Элиот с такой гордостью, будто демонстрирует выдающиеся способности своего призового бультерьера.
эти двое ))) неудержимо тянет улыбаться, когда о них читаешь )))
- Мне нужна твоя помощь. Я ввязался в плохую историю. Ты мне поможешь? - Да, - тут же кивнула Лора, как будто, увидев его, тут же забыла о том, что собиралась врезать ему как следует.
- Пока, - тихо сказала она. И, все-таки не выдержав, кончиками пальцев коснулась руки Дадли.
грустный момент, в самом деле, очень жаль Лору.
– Знаете, у меня иногда бывает чувство, что из Тегерана я не выберусь. Меня тут похоронят. Где-нибудь в песке. - Прекрати, - рявкнул Дадли с такой неожиданной агрессией, какой Майк ни разу от него не слышал, и встал – Майку сразу показалось, что в кофейне стало куда меньше места. Элиот, не вынимая изо рта ложку, угрюмо посмотрел на него снизу вверх. - Чтоб я такого не слышал, - мгновенно успокаиваясь, проговорил Дадли. – Понял меня? Завтра мы уезжаем. Ты понял меня?
ох, Элиот. эти его предчувствия, и "моя смерть будет на вашей совести". блин ((((
зато порадовалась, что Стив всё-таки живой, это хорошо, спасибо ))
-
-
06.05.2012 в 10:04Мне самой уже всех жалко
Спасибо еще раз)))
-
-
06.05.2012 в 19:22