I'm still standing (c)
Для всех тех бесценных людей, которые все еще спрашивают меня, когда я выложу продолжение Турне 
В очередной раз приношу извинения, что забросила - как и говорила, как только закончу Разрушителя, сразу все будет - и в доказательство своих слов привожу, понимаете, драббл
Это вбоквел к "Турне" - но поскольку написала я его так давно, что концепция с тех пор сильно изменилась, не стоит принимать произошедшее как руководство к дальнейшему развитию сюжета
Это просто вариация на тему, сюжет она, кроме одной фишки, не спойлерит))) Если честно, теперь мне уже кажется, что главному герою все это приснилось))))))
В целом напоминаю в двух словах))) Есть молодой психотерапевт по имени Уолтер Стоун, который попадает в дом, где проводят некий психологический эксперимент под патронажем МИ-5. У него есть отец, Холден Стоун, - знаменитый физик. О них и история)))
И еще примечание - в доме он в числе прочих встречает очень странного парня с очень странными способностями - кто читал, помнит, в чем примерно они состоят
читать дальше***
- … Всё в мире состоит из крошечных, незаметных глазу энергетических связей, которые собирают в единое целое все вокруг – молекулы, нейроны, людей, планеты. Мы сделаны из тех же атомов, что и звезды, и все мы, люди, связаны друг с другом, даже когда нам кажется, что это не так. Думаю, в День благодарения это очень вдохновляющая мысль. Так что главное, за что я хочу поблагодарить сегодня – это за то, что все мы есть друг у друга.
«Лицемерный старый черт» - угрюмо подумал я.
- Прекрасно, - ведущий расплылся в улыбке и протянул руку своему гостю. Благообразный старик поднялся из кресла и сердечно пожал протянутую ладонь. – Дорогие зрители, с вами был известный ученый Холден Стоун. После рекламы я еще вернусь с афишей на выходные. Не переключайтесь.
- И почему мы это смотрим? Ничего повеселее нет? – внезапно поинтересовалась Эмма. Голос у нее был резкий, недружелюбный – впрочем, как всегда. – Что вы все замерли?
Роза посмотрела на нее осуждающе.
- Это его отец, - строго сказала она, хотя я бы предпочел, чтоб она промолчала.
- О, - коротко произнесла Эмма, приподняв свои точеные брови. На лице ее было ясно написано, что эта новость не интересует ее ни в малейшей степени.
Вечер Дня благодарения прошел очень тихо.
- День благодарения – это же семейный праздник, - громко сказала Роза, когда мы все сели за стол, и приподняла стакан с соком. – А мы с вами – ну, как семья. Ну, почти. Ну, то есть это глупо, но… - Она оглядела всех и смешалась. Эмма смотрела на нее так, будто Роза только что предложила голыми прыгнуть в прорубь. Грегори улыбался ласковой, подбадривающей улыбкой, какую обычно берег для свидетелей или маленьких детей. – В общем, поздравляю вас, - быстро закончила она. - Раз уж мы тут оказались.
Все молча выпили.
***
В тот вечер поднялась настоящая метель – первая за весь год. Снежная взвесь кружилась в воздухе, взлетала и подскакивала, снег шел не вниз, а, казалось, во всех направлениях сразу.
Я сидел в гостиной вместе со всеми и смотрел телевизор, хоть мне и не хотелось – отцовского утреннего выступления вполне хватило. Я покосился на остальных. Волосы Розы пушисто сияли в свете лампы, она с глуповатой улыбкой смотрела, как на экране гонится за кем-то Джим Кэрри. Эмма сидела очень прямо, лицо ее было неподвижным, как у статуи. Остальные дремали.
Я тихо встал и пошел к себе в комнату.
По дороге я увидел, что дверь в комнату Фрэнка приоткрыта, и вспомнил, что не видел этого чудика весь вечер – как обычно, его отсутствия никто не заметил. Я подошел ближе и заглянул внутрь.
Фрэнк стоял, прислонившись к столу, и смотрел в сад. В саду было снежно, и всё — комната, сад и Фрэнк — казалось бесцветным, бесплотным, полным воздуха и лишенным цвета — всех, кроме разных оттенков белого.
Я подошел и сел рядом. Он коротко взглянул на меня и немного подвинулся, освобождая мне место - на его языке это был жест крайнего дружелюбия.
Какое-то время мы молча смотрели на метель.
- Почему ты никому не звонишь? – вдруг спросил он. - Сегодня праздник.
Я хотел было спросить, откуда он знает, потом передумал. Ему всегда было бесполезно задавать этот вопрос.
- Кому мне звонить? – я пожал плечами.
- Друзьям.
Я уже открыл было рот, чтобы ответить, что у меня нет друзей, но это было бы уж слишком – будто я ему жалуюсь. Вместо этого я сказал:
- Мы не поздравляем друг друга с Днем благодарения.
Фрэнк бросил на меня короткий взгляд, и мне стало не по себе – взгляд был такой, будто он все понимает.
- Тогда позвони отцу.
- Зачем?
- Ничего не потеряешь, если позвонишь, - он сказал это очень серьезно, продолжая смотреть в сад.
Над домом висела огромная луна, белая, как кость, и сад под ее белесым светом казался ненастоящим.
- Позвони отцу. Он будет рад, - повторил он, по-прежнему не глядя на меня.
Это было не его дело, и я хотел так и сказать ему – если он не совсем тупой, мог бы понять, что не надо со мной об этом заговаривать – а вместо этого бросил:
- Ты тоже никому не звонишь.
- Да, - он коротко потер висок, будто у него болит голова. Он не казался обиженным на мои слова, и мне стало немного неловко.
- Извини, - пробормотал я, просто из вежливости. Я никогда не умел извиняться.
Он покосился на меня и кивнул. Он не улыбнулся, и мне впервые пришла в голову эта мысль: я вообще ни разу не видел, чтобы он улыбался.
Фрэнк не продолжал разговор, но и не выгонял меня из комнаты. Еще с полчаса мы молча сидели, глядя на снег. Я думал о том, что отец и сам бы мог мне позвонить, но ему, конечно, как всегда не до меня. Я думал о том, что мне уже двадцать восемь, а у меня все еще нет друзей, которых я бы мог поздравить. О чем думал Фрэнк, я не знаю – он сидел неподвижно, и по его лицу, как всегда, ничего невозможно было прочитать.
И почему-то оттого, что ему тоже, кажется, некого поздравлять, мне стало легче.
***
Через месяц я вернулся домой, в Олдем.
За этот месяц много чего произошло, но я начал рассказывать об отце, и не буду отвлекаться.
Итак.
Двадцать третьего декабря, в мой последний рабочий день перед Рождеством, я возвращался из клиники домой.
К вечеру пошел дождь - по окнам автобуса ветвисто расплывались капли, венки и гирлянды на ярко освещенных домах смотрелись обвисло и мокро – что за мода развешивать это всё чуть ли не за месяц до Рождества? Я отлично представлял, у скольких людей от этого начиналось обострение психоза на почве собственного одиночества в мире ярких гирлянд и заводных оленей.
«Уже двадцать третье, - грустно сказала мне в тот день на приеме рыхлая женщина с необъятной грудью, затянутой в мохеровую кофту, - а я не знаю, с кем встречать Рождество. Все вокруг уже так готовятся, а я всё одна и одна».
Лично меня это не очень волновало. Я собирался спокойно провести праздники на своем диване, за просмотром сериалов, и не видел в этом ничего такого уж ужасного.
Когда я подошел к дому, меня вдруг окликнул знакомый голос.
Я обернулся и замер, увидев отца, сидящего на скамейке около моего подъезда.
- Привет. Что-то случилось?
- Нет, почему? Разве что-то должно случиться, чтоб мы увиделись?
Я хотел было сказать «Да», но передумал – все-таки Рождество.
- Я просто был тут неподалеку и решил к тебе заехать, скоротать вечерок. Правда, я так долго тебя ждал, что скоро мне надо будет ехать обратно, - он неловко усмехнулся и пожал плечами. А потом поднял глаза и встретился со мной взглядом. – Как ты тут, Уолтер?
Голос у него был таким искренним, что у меня вдруг что-то перехватило в горле.
Мне всегда так хотелось, чтобы он спросил об этом.
Я присел рядом с ним. Скамейка была влажная, в другое время я бы волновался, что испорчу пальто, но сейчас мне было все равно.
- Я нормально. Точнее… – я подвигал челюстью, подбирая слова. Со мной столько всего произошло за эти два месяца, но я не знал, как рассказать ему об этом. Мешала гордость – почему я должен тут же все ему выкладывать, стоит ему один раз появиться и спросить, как у меня дела? – Точнее, не очень. Ну, хотя в общем нормально. А ты как?
Обычно отец всегда отвечал на этот вопрос «О, великолепно», но тут опустил голову.
- Я тут недавно подумал, что умру, - так просто, будто объясняет очередную теорию, сказал он. - Сердце прихватило. Мне же семьдесят три, если ты забыл. И знаешь, я подумал. Если я вдруг отброшу коньки, - он криво, неудобно улыбнулся. – Ты узнаешь про это только по телевизору. Знаешь, - голос у него прервался, и мне вдруг стало страшно от того, насколько он сдал. Я привык, что отец всегда непоколебим и бодр. Что можно на него злиться, но никогда не нужно его жалеть. – Твоя мать была очень красивой. Но ты не особенно на нее похож.
Я сидел неподвижно.
- Ты похож на меня. Почему мы ссоримся, Уолтер? Посмотри – он вытянул вперед свои старческие, чуть вздрагивающие ладони. – У нас даже руки одинаковые. Так почему мы ссоримся?
Я сидел, опустив голову, так, будто мне снова десять. Я столько всего хотел сказать ему, но вслух не мог произнести ни единого слова – просто сидел и слушал его натужное, старческое дыхание.
Мы сидели рядом и смотрели, как в воздухе кружится мелкий то ли дождь, то ли снег, как гирлянда сиротливо мигает над входом в магазин на другой стороне улицы.
Потом он поднялся. Он смотрел на меня с улыбкой, взгляд его стал мягче, и мне захотелось обнять его, но я сдержался.
- Мне пора, - сдавленным, неловким голосом проговорил он. – А то опоздаю на поезд. Пока, Уолтер.
Он вдруг нагнулся ко мне – высокий, представительный старик, знаменитый ученый и мой отец – и коротко приложился сухими морщинистыми губами к моему лбу.
- Позвони мне. И вообще – звони почаще. Не забывай. Я по тебе скучаю.
Он никогда не говорил мне таких вещей, и у меня возникло ужасное чувство потери, будто мы больше не увидимся, будто он умирает, и я ничего не могу сделать.
- Перезвони мне завтра.
- Да, пап. Конечно, перезвоню, - голос у меня был неестественный и сухой, как мочалка.
И он ушел. Шел снег, я смотрел на его седые аккуратные волосы, блестящие при свете фонаря, мне хотелось окликнуть его, но я промолчал. И еще долго стоял и смотрел, как мелкий мокрый снег падает в лужи.
***
На следующее утро я позвонил ему. Взял в руки телефон, набрал номер и позвонил.
Он ответил сразу же, после второго звонка. На заднем плане кто-то громко разговаривал и смеялся. Ну конечно же. Отец никогда не любил быть один.
- Уолтер? Боже мой, я рад тебя слышать. Как ты там? – голос у него был бодрый, как ни в чем не бывало.
Чужие голоса начали удаляться — наверное, он вышел из комнаты.
- Празднуешь? – деревянным голосом спросил я.
- Как видишь. Как слышишь. Да ладно. Уолтер, расскажи, как ты там? Не собираешься в Лондон? Я тут подумал, что неплохо было бы, если б ты приехал. Посидели бы где-нибудь. Выпили, - и я снова услышал в его голосе какую-то стариковскую неуверенность, просительную интонацию, так непохожую на него. А ему ведь уже семьдесят три. Он уже старик.
Я вдруг вспомнил, как много лет назад, когда мама была еще с нами, мы праздновали Рождество, и он принес огромную елку, такую большую, что пришлось подпилить ее, чтобы она влезла в комнату, и мама качала головой и говорила – ну ты учудил.
- Папа. Я тебя люблю.
В трубке повисло молчание. На улице полил дождь, мимо проехал мокрый ярко-оранжевый Порше, разбрызгивая лужи.
- И я тебя, - с неловким смешком сказал он. В трубке наконец стало совсем тихо, голосов и смеха больше не было, я слышал только его голос. – Приезжай в Лондон, я серьезно, – голос его снова стал спокойным и насмешливым, профессорским - тем, который я знал. – Приезжай в Лондон. Садись на поезд. Не так уж это и далеко, в наш просвещенный век. Позвони, когда доедешь.
- Ладно. И еще… Спасибо, что заехал позавчера.
- Что?
Я замолчал.
- Спасибо, что приехал, - медленно повторил я.
- Уолтер, милый, о чем ты? Я рад тебя слышать, но ты бредишь. Я не видел тебя полгода. Тебе приснилось. Приезжай, тогда и увидимся. Я сейчас не вырвусь, а у тебя наверняка праздники на работе и есть пара свободных дней. Ты приедешь?
- Да. Да, приеду, - проговорил я и, не глядя, медленно положил трубку.
***
«Настоящую иллюзию создать трудно. Нужно доверие. Обычно твой мозг понимает, что его обманывают, заставляя видеть то, чего нет, и противится этому. При дневном свете мне еще ни разу не получилось удержать иллюзию больше пяти минут», - сказал однажды Фрэнк. Видимо, у него наконец получилось.
Это был его прощальный подарок.
Больше я его никогда не увидел.
Утром я сел на поезд в Лондон. Я оглядывал вагон, и во всех сонных после рождественской ночи людях я пытался разглядеть Фрэнка. Я был уверен, что встречу его – предчувствие было таким сильным, что я всю дорогу не мог сидеть спокойно. Мне казалось, что он где-то рядом, наблюдает за мной – но я так его и не увидел, а может быть, просто не узнал.
До Лондона я добрался без приключений. Мы с папой встретились в ресторане, том самом, куда он всегда водил своих приятелей. Он рассказывал мне про свои новые проекты – по-моему, просто чтобы не молчать, - а я смотрел на него и думал, что он еще не так уж плох. Для своего возраста держится прямо на ура.
Я тогда еще не знал, как все закончится, и как скоро это будет. Мы с отцом сидели друг напротив друга, и он улыбался кривоватой профессорской улыбкой, которая всю жизнь выводила меня из себя.
- Знаешь, пап, - сказал я. – Со мной столько всего произошло за это время.
Это было мое самое счастливое Рождество.
В очередной раз приношу извинения, что забросила - как и говорила, как только закончу Разрушителя, сразу все будет - и в доказательство своих слов привожу, понимаете, драббл
Это вбоквел к "Турне" - но поскольку написала я его так давно, что концепция с тех пор сильно изменилась, не стоит принимать произошедшее как руководство к дальнейшему развитию сюжета
Это просто вариация на тему, сюжет она, кроме одной фишки, не спойлерит))) Если честно, теперь мне уже кажется, что главному герою все это приснилось)))))) В целом напоминаю в двух словах))) Есть молодой психотерапевт по имени Уолтер Стоун, который попадает в дом, где проводят некий психологический эксперимент под патронажем МИ-5. У него есть отец, Холден Стоун, - знаменитый физик. О них и история)))
И еще примечание - в доме он в числе прочих встречает очень странного парня с очень странными способностями - кто читал, помнит, в чем примерно они состоят
ЧТИ ОТЦА СВОЕГО
читать дальше***
- … Всё в мире состоит из крошечных, незаметных глазу энергетических связей, которые собирают в единое целое все вокруг – молекулы, нейроны, людей, планеты. Мы сделаны из тех же атомов, что и звезды, и все мы, люди, связаны друг с другом, даже когда нам кажется, что это не так. Думаю, в День благодарения это очень вдохновляющая мысль. Так что главное, за что я хочу поблагодарить сегодня – это за то, что все мы есть друг у друга.
«Лицемерный старый черт» - угрюмо подумал я.
- Прекрасно, - ведущий расплылся в улыбке и протянул руку своему гостю. Благообразный старик поднялся из кресла и сердечно пожал протянутую ладонь. – Дорогие зрители, с вами был известный ученый Холден Стоун. После рекламы я еще вернусь с афишей на выходные. Не переключайтесь.
- И почему мы это смотрим? Ничего повеселее нет? – внезапно поинтересовалась Эмма. Голос у нее был резкий, недружелюбный – впрочем, как всегда. – Что вы все замерли?
Роза посмотрела на нее осуждающе.
- Это его отец, - строго сказала она, хотя я бы предпочел, чтоб она промолчала.
- О, - коротко произнесла Эмма, приподняв свои точеные брови. На лице ее было ясно написано, что эта новость не интересует ее ни в малейшей степени.
Вечер Дня благодарения прошел очень тихо.
- День благодарения – это же семейный праздник, - громко сказала Роза, когда мы все сели за стол, и приподняла стакан с соком. – А мы с вами – ну, как семья. Ну, почти. Ну, то есть это глупо, но… - Она оглядела всех и смешалась. Эмма смотрела на нее так, будто Роза только что предложила голыми прыгнуть в прорубь. Грегори улыбался ласковой, подбадривающей улыбкой, какую обычно берег для свидетелей или маленьких детей. – В общем, поздравляю вас, - быстро закончила она. - Раз уж мы тут оказались.
Все молча выпили.
***
В тот вечер поднялась настоящая метель – первая за весь год. Снежная взвесь кружилась в воздухе, взлетала и подскакивала, снег шел не вниз, а, казалось, во всех направлениях сразу.
Я сидел в гостиной вместе со всеми и смотрел телевизор, хоть мне и не хотелось – отцовского утреннего выступления вполне хватило. Я покосился на остальных. Волосы Розы пушисто сияли в свете лампы, она с глуповатой улыбкой смотрела, как на экране гонится за кем-то Джим Кэрри. Эмма сидела очень прямо, лицо ее было неподвижным, как у статуи. Остальные дремали.
Я тихо встал и пошел к себе в комнату.
По дороге я увидел, что дверь в комнату Фрэнка приоткрыта, и вспомнил, что не видел этого чудика весь вечер – как обычно, его отсутствия никто не заметил. Я подошел ближе и заглянул внутрь.
Фрэнк стоял, прислонившись к столу, и смотрел в сад. В саду было снежно, и всё — комната, сад и Фрэнк — казалось бесцветным, бесплотным, полным воздуха и лишенным цвета — всех, кроме разных оттенков белого.
Я подошел и сел рядом. Он коротко взглянул на меня и немного подвинулся, освобождая мне место - на его языке это был жест крайнего дружелюбия.
Какое-то время мы молча смотрели на метель.
- Почему ты никому не звонишь? – вдруг спросил он. - Сегодня праздник.
Я хотел было спросить, откуда он знает, потом передумал. Ему всегда было бесполезно задавать этот вопрос.
- Кому мне звонить? – я пожал плечами.
- Друзьям.
Я уже открыл было рот, чтобы ответить, что у меня нет друзей, но это было бы уж слишком – будто я ему жалуюсь. Вместо этого я сказал:
- Мы не поздравляем друг друга с Днем благодарения.
Фрэнк бросил на меня короткий взгляд, и мне стало не по себе – взгляд был такой, будто он все понимает.
- Тогда позвони отцу.
- Зачем?
- Ничего не потеряешь, если позвонишь, - он сказал это очень серьезно, продолжая смотреть в сад.
Над домом висела огромная луна, белая, как кость, и сад под ее белесым светом казался ненастоящим.
- Позвони отцу. Он будет рад, - повторил он, по-прежнему не глядя на меня.
Это было не его дело, и я хотел так и сказать ему – если он не совсем тупой, мог бы понять, что не надо со мной об этом заговаривать – а вместо этого бросил:
- Ты тоже никому не звонишь.
- Да, - он коротко потер висок, будто у него болит голова. Он не казался обиженным на мои слова, и мне стало немного неловко.
- Извини, - пробормотал я, просто из вежливости. Я никогда не умел извиняться.
Он покосился на меня и кивнул. Он не улыбнулся, и мне впервые пришла в голову эта мысль: я вообще ни разу не видел, чтобы он улыбался.
Фрэнк не продолжал разговор, но и не выгонял меня из комнаты. Еще с полчаса мы молча сидели, глядя на снег. Я думал о том, что отец и сам бы мог мне позвонить, но ему, конечно, как всегда не до меня. Я думал о том, что мне уже двадцать восемь, а у меня все еще нет друзей, которых я бы мог поздравить. О чем думал Фрэнк, я не знаю – он сидел неподвижно, и по его лицу, как всегда, ничего невозможно было прочитать.
И почему-то оттого, что ему тоже, кажется, некого поздравлять, мне стало легче.
***
Через месяц я вернулся домой, в Олдем.
За этот месяц много чего произошло, но я начал рассказывать об отце, и не буду отвлекаться.
Итак.
Двадцать третьего декабря, в мой последний рабочий день перед Рождеством, я возвращался из клиники домой.
К вечеру пошел дождь - по окнам автобуса ветвисто расплывались капли, венки и гирлянды на ярко освещенных домах смотрелись обвисло и мокро – что за мода развешивать это всё чуть ли не за месяц до Рождества? Я отлично представлял, у скольких людей от этого начиналось обострение психоза на почве собственного одиночества в мире ярких гирлянд и заводных оленей.
«Уже двадцать третье, - грустно сказала мне в тот день на приеме рыхлая женщина с необъятной грудью, затянутой в мохеровую кофту, - а я не знаю, с кем встречать Рождество. Все вокруг уже так готовятся, а я всё одна и одна».
Лично меня это не очень волновало. Я собирался спокойно провести праздники на своем диване, за просмотром сериалов, и не видел в этом ничего такого уж ужасного.
Когда я подошел к дому, меня вдруг окликнул знакомый голос.
Я обернулся и замер, увидев отца, сидящего на скамейке около моего подъезда.
- Привет. Что-то случилось?
- Нет, почему? Разве что-то должно случиться, чтоб мы увиделись?
Я хотел было сказать «Да», но передумал – все-таки Рождество.
- Я просто был тут неподалеку и решил к тебе заехать, скоротать вечерок. Правда, я так долго тебя ждал, что скоро мне надо будет ехать обратно, - он неловко усмехнулся и пожал плечами. А потом поднял глаза и встретился со мной взглядом. – Как ты тут, Уолтер?
Голос у него был таким искренним, что у меня вдруг что-то перехватило в горле.
Мне всегда так хотелось, чтобы он спросил об этом.
Я присел рядом с ним. Скамейка была влажная, в другое время я бы волновался, что испорчу пальто, но сейчас мне было все равно.
- Я нормально. Точнее… – я подвигал челюстью, подбирая слова. Со мной столько всего произошло за эти два месяца, но я не знал, как рассказать ему об этом. Мешала гордость – почему я должен тут же все ему выкладывать, стоит ему один раз появиться и спросить, как у меня дела? – Точнее, не очень. Ну, хотя в общем нормально. А ты как?
Обычно отец всегда отвечал на этот вопрос «О, великолепно», но тут опустил голову.
- Я тут недавно подумал, что умру, - так просто, будто объясняет очередную теорию, сказал он. - Сердце прихватило. Мне же семьдесят три, если ты забыл. И знаешь, я подумал. Если я вдруг отброшу коньки, - он криво, неудобно улыбнулся. – Ты узнаешь про это только по телевизору. Знаешь, - голос у него прервался, и мне вдруг стало страшно от того, насколько он сдал. Я привык, что отец всегда непоколебим и бодр. Что можно на него злиться, но никогда не нужно его жалеть. – Твоя мать была очень красивой. Но ты не особенно на нее похож.
Я сидел неподвижно.
- Ты похож на меня. Почему мы ссоримся, Уолтер? Посмотри – он вытянул вперед свои старческие, чуть вздрагивающие ладони. – У нас даже руки одинаковые. Так почему мы ссоримся?
Я сидел, опустив голову, так, будто мне снова десять. Я столько всего хотел сказать ему, но вслух не мог произнести ни единого слова – просто сидел и слушал его натужное, старческое дыхание.
Мы сидели рядом и смотрели, как в воздухе кружится мелкий то ли дождь, то ли снег, как гирлянда сиротливо мигает над входом в магазин на другой стороне улицы.
Потом он поднялся. Он смотрел на меня с улыбкой, взгляд его стал мягче, и мне захотелось обнять его, но я сдержался.
- Мне пора, - сдавленным, неловким голосом проговорил он. – А то опоздаю на поезд. Пока, Уолтер.
Он вдруг нагнулся ко мне – высокий, представительный старик, знаменитый ученый и мой отец – и коротко приложился сухими морщинистыми губами к моему лбу.
- Позвони мне. И вообще – звони почаще. Не забывай. Я по тебе скучаю.
Он никогда не говорил мне таких вещей, и у меня возникло ужасное чувство потери, будто мы больше не увидимся, будто он умирает, и я ничего не могу сделать.
- Перезвони мне завтра.
- Да, пап. Конечно, перезвоню, - голос у меня был неестественный и сухой, как мочалка.
И он ушел. Шел снег, я смотрел на его седые аккуратные волосы, блестящие при свете фонаря, мне хотелось окликнуть его, но я промолчал. И еще долго стоял и смотрел, как мелкий мокрый снег падает в лужи.
***
На следующее утро я позвонил ему. Взял в руки телефон, набрал номер и позвонил.
Он ответил сразу же, после второго звонка. На заднем плане кто-то громко разговаривал и смеялся. Ну конечно же. Отец никогда не любил быть один.
- Уолтер? Боже мой, я рад тебя слышать. Как ты там? – голос у него был бодрый, как ни в чем не бывало.
Чужие голоса начали удаляться — наверное, он вышел из комнаты.
- Празднуешь? – деревянным голосом спросил я.
- Как видишь. Как слышишь. Да ладно. Уолтер, расскажи, как ты там? Не собираешься в Лондон? Я тут подумал, что неплохо было бы, если б ты приехал. Посидели бы где-нибудь. Выпили, - и я снова услышал в его голосе какую-то стариковскую неуверенность, просительную интонацию, так непохожую на него. А ему ведь уже семьдесят три. Он уже старик.
Я вдруг вспомнил, как много лет назад, когда мама была еще с нами, мы праздновали Рождество, и он принес огромную елку, такую большую, что пришлось подпилить ее, чтобы она влезла в комнату, и мама качала головой и говорила – ну ты учудил.
- Папа. Я тебя люблю.
В трубке повисло молчание. На улице полил дождь, мимо проехал мокрый ярко-оранжевый Порше, разбрызгивая лужи.
- И я тебя, - с неловким смешком сказал он. В трубке наконец стало совсем тихо, голосов и смеха больше не было, я слышал только его голос. – Приезжай в Лондон, я серьезно, – голос его снова стал спокойным и насмешливым, профессорским - тем, который я знал. – Приезжай в Лондон. Садись на поезд. Не так уж это и далеко, в наш просвещенный век. Позвони, когда доедешь.
- Ладно. И еще… Спасибо, что заехал позавчера.
- Что?
Я замолчал.
- Спасибо, что приехал, - медленно повторил я.
- Уолтер, милый, о чем ты? Я рад тебя слышать, но ты бредишь. Я не видел тебя полгода. Тебе приснилось. Приезжай, тогда и увидимся. Я сейчас не вырвусь, а у тебя наверняка праздники на работе и есть пара свободных дней. Ты приедешь?
- Да. Да, приеду, - проговорил я и, не глядя, медленно положил трубку.
***
«Настоящую иллюзию создать трудно. Нужно доверие. Обычно твой мозг понимает, что его обманывают, заставляя видеть то, чего нет, и противится этому. При дневном свете мне еще ни разу не получилось удержать иллюзию больше пяти минут», - сказал однажды Фрэнк. Видимо, у него наконец получилось.
Это был его прощальный подарок.
Больше я его никогда не увидел.
Утром я сел на поезд в Лондон. Я оглядывал вагон, и во всех сонных после рождественской ночи людях я пытался разглядеть Фрэнка. Я был уверен, что встречу его – предчувствие было таким сильным, что я всю дорогу не мог сидеть спокойно. Мне казалось, что он где-то рядом, наблюдает за мной – но я так его и не увидел, а может быть, просто не узнал.
До Лондона я добрался без приключений. Мы с папой встретились в ресторане, том самом, куда он всегда водил своих приятелей. Он рассказывал мне про свои новые проекты – по-моему, просто чтобы не молчать, - а я смотрел на него и думал, что он еще не так уж плох. Для своего возраста держится прямо на ура.
Я тогда еще не знал, как все закончится, и как скоро это будет. Мы с отцом сидели друг напротив друга, и он улыбался кривоватой профессорской улыбкой, которая всю жизнь выводила меня из себя.
- Знаешь, пап, - сказал я. – Со мной столько всего произошло за это время.
Это было мое самое счастливое Рождество.
-
-
18.12.2012 в 12:12КРАСОТА-ТО КАКАЯ!
А Фрэнк маленькая зараза Х) молодец =3
ты прекрасна!
-
-
18.12.2012 в 12:20ЛИИИИИИИВ!
слушайте, ну какая грустная, счастливая сказка!!!
всех обнять, всех укутать, напоить горячим шоколадом и сказать, что все будет хорошо!
жду Турне с новой силой, спасибо
-
-
18.12.2012 в 12:36*печенька*, Спасибо огромное!!!!!!
всех обнять, всех укутать, напоить горячим шоколадом и сказать, что все будет хорошо!
Друг мой, вам всегда этого хочется!!!
-
-
18.12.2012 в 12:45-
-
18.12.2012 в 12:53-
-
18.12.2012 в 12:56-
-
18.12.2012 в 12:57-
-
18.12.2012 в 13:17