Как я - в очередной раз - провел этим летом
Очередная история о путешествиях
Перед тем, как отправиться на воды лечиться, я решила, что мы с мамой должны на два дня заехать в Вену - благо тут это не особо далеко.
Смешного было много, но дальнейший рассказ содержит больше Кеннета Браны, чем достопримечательностей.
На борту австрийских авиалиний все время включают венские вальсы, у стюардесс самые немецкие лица из всех, какие мне доводилось видеть, а мы досмотрели наконец серию Воландера, которую начали еще месяца два назад. Вот я хочу сказать – шведский сериал, снятый англичанами. Все актеры, кроме Кеннета Браны – хоббиты, не нужные совсем. Сам Кеннет Брана – будем откровенны, простите, маэстро – потрепанный седеющий мужчина лет пятидесяти с красными от хронического недосыпа и периодических слез глазами. Серия идет полтора часа, большую часть которых показывают мрачные шведские пейзажи. Детективные сюжеты так себе, диалоги так себе, герои большую часть времени просто смотрят друг на друга.
При всем при этом - дивное зрелище, просто прекрасное. Люблю этот сериал всей душой.
По поводу Магнуса: совершенно бесполезный персонаж. Воландера он явно раздражает, и я его даже понимаю. Просто вот реально секретарша Леночка. Дурочка, но такая красавица.
***
Есть у Джона Ирвинга такой роман – "Мир от Гарпа". Одна из любимейших моих книжек. И вот там в начале главный герой с матерью приезжает в Вену, они селятся в пансионе, катаются на трамваях, едят шницели, случайно знакомятся с местными проститутками, посещают музеи, и у них появляется свой мем – полузабытый австрийский писатель по фамилии Грильпарцер. А потом Гарп написал повесть «Пансион Грильпарцер», фантасмагорическую историю про одну семью, которая попала в очень странный австрийский пансион.
Поэтому я перед поездкой решила, что мы обязательно должны жить в пансионе - что мы, собственно, и сделали.
Планета начала помогать прямо сразу. Неподалеку от нашего пансиона был магазин под названием Тардис – не знаю уж, что там продается. Также на нашей улице находится местный бордель.
В самом пансионе у нас была огромная комната размером со всю нашу квартиру,
ярко-красные кресла из кожезаменителя,
неработающий умывальник конца 19 века, расположенный прямо в фойе около лифта,
сам лифт – дребезжащее старинное чудовище, явно один из первых лифтов в Европе,
прекрасная немецкая табличка «Завтрак – туда!» со стрелкой, чтоб посетители не заблудились в многочисленных переходах,
фасад здания с колоннами и львиными головами,
очень странный запасной выход шириной с вход в метро, который явно раньше был въездом для карет или первых авто,
ключи, на которых в качестве брелка висит стальная гиря такого веса, что вполне можно надолго вырубить противника,
в комнате есть кухонный уголок со старыми-престарыми кастрюлями и гранеными стаканами,
на окнах плюшевые шторы,
и вообще атмосфера такая, что хочется немедленно надеть монокль на оба глаза и начать рассуждать о раннем творчестве Кафки.
Планета оказала отдельную поддержку, когда мы разобрали сумки и мама достала книжечку, которую привезла себе почитать. Мой взгляд случайно упал на нее, после чего я чуть с криком не выронила все, что держала в руках.
- Мама, - дрогнувшим голосом спросила я. – Ты привезла книжку про Майкла Фассбендера?
- Ты про что? – вытаращила глаза она – НО Я-ТО ЗНАЮ ЧТО ГЛАЗА МЕНЯ НЕ ОБМАНУЛИ!!! Пруфпик последует, когда я разберу фотки Книжка каких-то Литвиновых под названием "Печальный демон Голливуда" , сюжет судя по аннотации никакого отношения ни к Голливуду, ни к Фассбендеру не имеет, но на обложке гордо красуется его лиццо.
***
В первый же вечер мы попытались поехать в центр на трамвае. Трамваи с тех пор, как на них в 1961 году ездил великий несуществующий писатель Т.С.Гарп, явно ничуть не изменились. Знаменитый трамвай номер один, объезжающий по дуге весь центр Вены, явно старательно поддерживается в состоянии, близком к полному развалу – деревянные сиденья, дикий лязг на ходу, трясущийся под ногами пол и т.д. Мы протряслись в этом трамвае остановки четыре – он стонал, дребезжал, потом вдруг остановился посреди дороги, суровый усатый водитель вышел на рельсы, взяв в руки железный крюк и какое-то время колотил им по рельсам – кажется, вручную переводил стрелки. После чего невозмутимо залез обратно и мы поехали дальше.
Но по звукам, которые издавал этот знаменитый штрассенбан, понятно было, что долго он не протянет. Так и вышло – еще через остановку он чихнул, лязгнул и застыл.
- Трамвай дальше не пойдет, - флегматично сказал водитель. – Пересядьте пожалуйста на другой.
Все чинно встали и вышли, а трамвай, издавая тихие предсмертные хрипы, уехал куда-то в депо. Мы между тем оказались в каком-то удивительном месте – с одной стороны возвышался замок из красного кирпича, с другой – невероятной помпезности здание с колоннами и мраморными ангелами, а небо было такого цвета, какое в кино бывает перед Апокалипсисом: дивной красоты золотисто-розовые разводы облаков, потом кое-где облака становились красными, а на горизонте небо имело такой радикально черный цвет, какого мне в жизни еще видеть не приходилось.
- Какие тучи! Может, вернемся? – сказала мама.
- Да ладно, ерунда, - бодро сказала я, и мы сели на следующий трамвай.
И тут я с неистовой силой вспомнила Гамлета с Кеннетом Браной – очень странный фильм, который показался мне скорее комическим, чем трагическим, и действие которого происходит в некой абстрактной стране, похожей на Австро-Венгрию начала 20 века.
Я думаю, на меня все это не произвело бы такого впечатления, если бы не этот раздолбанный трамвай (уже другой, но примерно такой же ), это небо убийственных цветов, воспоминания о Кеннете Бране и мелодии венских вальсов, услужливо вбитые мне в голову авиакомпанией "Австрийские авиалинии". И вот ты едешь, одно здание другого пышнее, постоянно какие-то соборы, шпили, упирающиеся в небо, замки, здания, похожие на бесконечные оперные театры, и все это горит под этим умирающим золотым солнцем, а черные тучи на горизонте ясно говорят о том, что сейчас линет как из ведра. Гамлет в такой обстановке чувствовал бы себя как дома – прямо наглядная картинка умирающей великой империи, как будто вся эта красота сейчас под бравурный марш провалится в тартарары, унося за собой Гамлета, Офелию, трамваи, туристов, газетные киоски, кофейни и каштановые деревья.
И вот так мы доехали до Венской оперы.
Опера выглядела совершенно мертвой – мы ее даже сначала не узнали. Я ничего в этом не понимаю, но наверное оперный сезон сейчас закрыт, поэтому там все было так странно)) Никаких экранов для трансляций, никакого света, никаких афиш – огромное безжизненное здание дивной красоты, такое тихое, как будто там никогда уже больше никто не будет петь. Мы обошли вокруг – колонны там украшены какой-то невероятной резьбой по камню – удивительно тонкая работа – а если заглянуть в многочисленные закрытые двери через стекло, видно мраморные лестницы, и зеркала с золотыми купидонами, и фойе, и какие-то длинные коридоры с маленькими дверьми – наверное, гримерки – и нигде ни одного движения.
Вокруг здания ходят многочисленные австрийские мужчины в костюмах Моцарта и раздают рекламки, но все время поглядывают на небеса, и на лицах у них какое-то общее боязненное выражение – Боже мой, да сейчас будет такой ливень, что от моего костюма вообще ничего не останется – и это выражение странным образом делает их лица прямо одухотворенными.
Тут, и правда, хляби небесные разверзлись, и Вену затопило дождем такой силы, будто на полную мощность включили холодный душ, мы тут же сели на трамвай обратно, быстренько доехали домой – пансион при такой погоде еще больше походил на декорацию для Агаты Кристи, где ночью все слышат странные стуки, а утром находят труп дворецкого – и немедленно провалились в сон.
Главным аттракционом следующего утра стал завтрак. Для завтраков в нашем пансионе была отведена небольшая комната на пять столиков, где все жители пансиона при всем желании уместиться не могли, поэтому сидели практически друг на друге в обстановке настороженной любви братских народов всего мира. Рядом с нами сидели: немец с тремя светловолосыми сыновьями в очках, так похожими друг на друга, будто их перерисовывали под копирку; три китайских студента и с ними одна китайская студентка в розовых носках – они ели очень аккуратно, не глядя друг на друга – все внимание только в тарелку – и вид у них был такой умный, будто они знают наизусть всего Толстого.
Еще рядом с нами были русские, похожие на карикатуру на всех русских за границей: девушка в розовом топе и розовых шортиках длиной сантиметров 15, на каблуках, с ярко накрашенными бровями, помадой, тональным кремом и чуть ли не накладными ресницами (все это - в семь утра) – и молодой человек с отвисшим животом, бледный и со следами вырождения на лице(с), который всю вторую половину завтрака с древнерусской тоской в глазах жевал незажженную сигарету и явно ждал, когда его красотка наконец доест и можно будет пойти курить. Красотка доела, подошла к стойке, взяла там десять упаковок джема, рассовала по всем карманам своих узеньких шорт – из-за чего ее бедра приобрели странную форму - и гордо, звеня каблуками, пошла в номер, а парень пулей бросился курить на крыльцо.
Потом очередной пожилой трамвай отвез нас к собору Святого Стефана – а мысли мои продолжали кружиться вокруг Кеннета Браны (на этот раз – в роли графа в умирающей Австро-венгерской империи) и юного прекрасного кудрявого сына австрийского герцога, и сначала знаете балы, знакомство с Вагнером, разговоры о Кафке, шампанское из погреба, от которого юноша краснеет и начинает нести глупости, и вальсы Шуберта и хруст французской булки, и большие надежды, а потом война, и юный герцог попадает в полк под начало графа Браны, и тот думает, что сможет его защитить, у них вообще образцово-показательный полк маменькиных сынков, герцогов и графов, никто вообще не думал, что они хоть раз сходят в бой, а потом на них нападают, кровавая битва, кони с бешеными глазами, пальба и крики, юных графов косит прямо рядами, а юноша пропадает без вести. Граф Брана безутешен, он везде ищет его, на поле боя, среди убитых, в госпитале, среди раненых, но его нет и никто о нем не слышал, только помнят его товарищи, как он весь такой красивый и счастливый, оттого что наконец идет в настоящий бой, скачет в первых рядах – а потом ничего. И Брана пьет вечерами шнапс и думает о том, что же он скажет его родителям, своим старинным друзьям.
Война кончается, уже неважно, кто ее выиграл, граф возвращается домой, но мир непоправимо изменился, великой солнечной империи под золотыми небесами больше нет, Оперу разбомбили, надвигается революция и скоро власть перейдет к Крису Хемсфорту и другим мятежным матросам(с). Умирает старый герцог, отец Тома – как раз накануне революции, оно и правильно, потому что в этом дивном новом уродливом мире он не смог бы жить, а мать Тома, герцогиня, стойко держится, патронирует госпиталь и перешивает свои роскошные наряды на скромные платья, но в народе ее все равно ненавидят, потому что ее красота и выправка олицетворяют собой все, что представляла собой эта прекрасная уже почти мертвая империя, которая теперь должна окончательно погибнуть.
А граф Брана пьет вечерами шнапс и ведет бесконечные разговоры с Томом – правда, Том никогда не отвечает, но это ничего, - они вместе слушают пластинки Вагнера, и пьют чай из тонких фарфоровых чашечек, которые граф спас от погрома – революция уже бушует вовсю, а он все пьет шнапс в своем имении и ждет, когда за ним придут. Том все такой же молодой и красивый, он все так же одет в парадный герцогский мундир с золотым позументом – ему первый раз дали надеть его, когда началась та война, в честь того, что он стал взрослым. С Томом ничего не случилось – просто он почему-то всегда молчит и чашка, из которой он пил, всегда остается полной.
Графа убивают мятежные матросы во главе с Крисом Хемсфортом, бывшим рабочим из портовых доков – а он до последнего не понимает и не хочет понимать, чего хотят от него эти грязные люди с жадными мрачными лицами – он не будет пятнать свое графское достоинство, чтобы выслушивать все эти глупости. Какие сокровища, какие деньги, какие серебряные ложки? Делайте что хотите, только не мешайте, граф занят – он слушает Вагнера в своем бархатном халате с золотыми кистями, он пьет холодный чай вместе с юным герцогом, и ему вдруг кажется, что тот сейчас что-то ему ответит, расскажет наконец, что с ним случилось, наконец заговорит, первый раз за все эти годы – и тут Крис Хемсфорт, бывший портовый рабочий, всаживает графу штык между ребер.
А потом юный герцог возвращается.
Прошло почти пять лет, ему уже двадцать три, а не восемнадцать, в том бою его взяли в плен, и много лет он скитался по разным странам, он был молодым и сильным, и был полезен для любых работ, и он никак не мог вернуться – однажды он пытался бежать, и это очень плохо для него закончилось. С тех пор он не бежал и тупо делал то, что ему велели, и когда было совсем плохо, представлял, как он слушает Вагнера со своим наставником и другом, графом Браной, и Том жаловался и рассказывал ему обо всем, что с ним случилось, но только граф почему-то никогда ему не отвечал.
Том все время представлял, как вернется. Он должен был обязательно выжить, ради графа, ради родителей и потому что он был единственным сыном – если он умрет, кто же будет наследовать великий титул?
Когда юный герцог наконец вернулся, не было больше ни папы, ни мамы, ни графа, ни титула, ни наследства, да и империи, в общем, тоже не было. Увидев все это, герцог вдруг показался себе очень старым. Да и он больше не был герцогом – теперь его звали просто Том.
В его имении заседал какой-то революционный комитет во главе с угрюмым грязным матросом. Том хотел было сказать ему, что это его имение, и попросить убраться – но он понимал, что тогда его убьют, а он был слишком осторожен, он так привык выживать, что не мог позволить себе такой глупости. Он ненавидел всех этих грязных свиней, которые уничтожили его дом и всех, кого он любил – но он в очередной раз, как и много лет до этого, должен притвориться, чтобы выжить. Он должен притвориться, чтобы потом поквитаться с ними за всё.
Поэтому он пришел к этому матросу, и не признался ему, кто он такой. Все равно никто бы не принял этого усталого юношу с поблекшими кудрями за герцога, бывшего хозяина всех этих земель.
- Добрый вечер, господин Хемсфорт, - сказал Том, когда конвой провел его к главному. – Я пришел узнать у вас, что я могу сделать для революции. Я готов на любую работу. Я всей душой верю в то, что вы делаете.
Говоря это и глядя в грязную макушку человека, сидящего за столом, Том думал, как будет убивать его. Он уже знал, кто убил графа Брану. Надо не торопясь выбрать способ мести. Главное – не спешить. Хорошо, что Господь дал ему такое лицо, что он может долго изображать невинную овечку – какой он и был когда-то давно, во времена венских вальсов, оперы и шампанского.
Человек за столом поднял голову.
- Какой я тебе господин? – хмуро сказал он. – Господа все уже давно кончились.
Он помолчал, потом почесал шею огрызком карандаша, которым пытался подписывать какие-то документы – этот ублюдок явно даже не умел писать.
А потом сказал:
- Зови меня просто Крис.
Ну а дальше совсем другая история.
Это я так хотела рассказать вам про собор Святого Стефана, но уж видно в следующий раз.