Турне, глава 1

[banana-freak-out]

Выложу тогда сразу и второй кусок, чтобы, так сказать, с чистой совестью уехать на выходные


by  danaRia

Глава 1. Олдем

В день, когда все началось, Уолтеру снилось море.
Он сидел на шумной террасе большого дома, ослепительно сияло солнце, и все вокруг что-то говорили ему, а он шутил и улыбался в ответ. Во сне его шутки были такими остроумными, что все покатывались со смеху, хлопали его по плечам, и от этого он чувствовал себя всемогущим.
Море начиналось прямо перед домом, ярко-синее, как английский флаг. Там с криками и смехом купались какие-то люди, и они вдруг замахали ему, именно ему, закричали — эй, иди сюда, тут так весело! И Уолтер послушно пошел к краю веранды и, продолжая улыбаться, перелез через парапет. Он уже собрался прыгать, когда понял, что веранда на самом деле очень высоко, и хотел было залезть обратно, но натолкнулся на осуждающие взгляды гостей. Ему было неловко их разочаровать – он ведь только что сумел им так понравиться, и всего-то и нужно – разжать руки да прыгнуть. Уолтер посмотрел вниз, но в море уже никого не было, оно было пустым и холодным, и ветер гнал к берегу неровные зеленоватые волны. Уолтер все колебался, во сне это длилось бесконечно долго, брызги от тяжелых волн летели ему в лицо, а потом наконец, уже не понимая, зачем, он разжал руки, — а может, кто-то просто толкнул его в спину — и полетел вниз. Он упал в воду с оглушительным хлопком, и вода сначала разошлась, а потом накрыла его с головой, и он вздрогнул от холода и проснулся.
Створку распахнувшегося окна покачивал ветер, холодный и влажный, напополам с дождем. Судя по тусклому белесому туману, затянувшему улицу, было часов пять.
Уолтер встал и захлопнул окно.
Пару секунд он сонно глядел в туман, пытаясь что-то вспомнить. Потом рухнул обратно на кровать, завернулся в одеяло и тут же заснул.
Больше ему ничего не приснилось.

Без десяти семь будильник в мобильном пронзительно зазвенел. Уолтер нашарил на тумбочке мелко трясущийся телефон, наугад нажал какую-то кнопку и выпутался из одеяла. Вяло почистил зубы, без симпатии глядя на себя в зеркало. Прошлепал на кухню. За окном моросило, ветки ближайшего куста мокро шлепались о стекло. За ночь землю засыпало подмокшими мертвыми листьями.
В теленовостях главной темой выпуска стала печальная весть о том, что в Йоркшире на берег выбросился кит, в почте был только спам и предложения о скидках, а в Твиттер Уолтер не придумал, что написать. Он еще посидел перед ноутбуком, подперев рукой щеку, потом захлопнул его и полез в холодильник. Там в полном одиночестве лежали пять разных сэндвичей в пластиковой упаковке – по одному на каждый день недели.
Сегодня был день сэндвича с тунцом. Уолтер съел его под бормотание телевизора, потом тщательно оделся и вышел из дома в промозглый бесцветный туман.

***
Уолтер посмотрел на себя в зеркало и скривился – неудачный галстук, слишком щегольский, пациенты такие не любят. Эта мысль угнетала его еще пару минут, пока он мыл руки, долго вытирал их полотенцем, поправлял лежащую на столе стопку бумаг и приглаживал волосы.
В дверь заглянула Аннет.
- Доктор Стоун, доброе утро. Пришла та девушка, новенькая. Эмили Брукс. С матерью. Можно пригласить или вы пока заняты? - она посмотрела на него с симпатичной застенчивой улыбкой, и настроение у Уолтера немного улучшилось.
- Да нет, приглашайте. Доброе утро.
Он поправил галстук, вытер руки салфеткой и еще раз выровнял бумаги на столе – так, чтобы порядок наконец стал идеальным.

***
У Эмили Брукс были длинные каштановые волосы, неровно расчесанные на пробор. Одна прядь все время выбивалась, и Эмили забирала ее за ухо. Через минуту прядь выбивалась снова.
- Твоя мама сказала, ты ничего не ешь, - как можно мягче произнес Уолтер. У Найджела, старшего психотерапевта их клиники, был какой-то особый тембр голоса, успокаивающий и неагрессивный, и Уолтер уже который месяц безуспешно пытался его изобразить.
Эмили вскинула на него глаза и ничего не ответила.
«Так. Главная причина нервной анорексии – заниженная самооценка. Девочка, видимо, считает себя слишком толстой, потеря веса для нее – признак успеха и самодисциплины».
- У тебя сегодня есть занятия в школе? - спросил Уолтер.
Она кивнула, безрадостно глядя на свои руки.
- Ты сама захотела придти или мама привела?
Вопрос получился сухим и безвкусным, как кусок пенопласта.
- Мама, - с усилием произнесла Эмили.
- Она волнуется за тебя.
Эмили вдруг коротко, искоса посмотрела на него. Она не выглядела изможденной: фигура совсем не костлявая, круглые свежие щечки, и Уолтер подумал — может, она симулирует голодание при родителях, а на самом деле ест втихомолку? Так. Симулирует при родителях. Уже хоть что-то.
- Расскажи мне про свою маму. Про папу, - он снова пытался изобразить мягкий низкий голос Найджела, но тон все равно получался слишком наставительный. Учительский.
- Мама... - начала Эмили и замолчала. Она сидела так, словно ей неудобно. Уолтер вдруг заметил, какое у нее красивое платье: светлое, в бледных розах. Оно очень шло ей.
- Ты это платье сама себе выбрала? – тихо спросил он.
- С мамой. В прошлом году.
Снова быстрый взгляд втихомолку.
- Но ты сама выбрала?
Уолтер улыбнулся ободряющей улыбкой, но эта улыбка, кажется, показалась Эмили фальшивой, чего-то она не нашла в ней, и отвернулась к окну.
- Мы вместе.
- Любишь ходить с мамой по магазинам?
- Не знаю, - она пожала плечами.
Он еще раз внимательно посмотрел на нее и наконец понял, что вызывает у него смутное беспокойство с первой секунды, как он ее увидел. Длинные распущенные волосы, платье с розами, туфельки на пряжках. Маленькая принцесса. А ведь ей уже пятнадцать. Маме это кажется красивым – девчонке и правда идет, ничего не скажешь – но подросткам хочется другого. Может, это Эмили и не нравится? То, что она выглядит слишком старомодной в своем платье с розами, когда ее подружки наверняка тайком от родителей делают себе пирсинг и носят топы на бретельках?
Со своими светлыми мягкими волосами она была похожа на Алису на чаепитии у сумасшедшего шляпника. Алису с нервной анорексией.
И кстати о чаепитиях.
Он подошел к тумбочке, положил два чайных пакетика в чашки и залил кипятком – хорошо, что Аннет скипятила перед его приходом.
Потом вернулся к столу и поставил чашки напротив себя. Подумал, достал из ящика стола пачку печенья и подвинул печенье и чашку на другую сторону стола – обеими руками, как двигают горы фишек игроки в покер.
- Попробуй, - сказал он. – Мне оно как-то не очень.
Она недоуменно посмотрела на него, вежливо кивнула, взяла из пачки одно печенье и положила на блюдце рядом с чашкой.
- Ну, давай. Скажешь, как тебе, - кивнул он.
- Я не хочу, - наконец произнесла она. – Я правда не хочу есть.
- А я и не прошу тебя есть. Просто попробуй одно, и всё.
Она взяла печенье и сжала его в руке, так что оно чуть не раскрошилось. Как просто было бы спросить— почему ты не ешь, Эмили? Но он знал, что она не ответит на этот вопрос.
- Расскажи мне про свою лучшую подругу. Какая она?
Эмили дернула плечами.
- Ну, каким бы ты ее словом описала?
Молчание.
- Ладно, я сам. Веселая, красивая, добрая, умная? Выбери одно.
- Красивая. И веселая. Наверное.
- Вы давно дружите?
- Давно, - еле слышно ответила она.
- Уже мальчиков, наверное, начали делить?
Она равнодушно дернула плечом и начала перебирать юбку на коленях, и до Уолтера дошло, что она не смотрит на него, чтобы он не увидел, что в глазах у нее стоят слезы. Она даже не моргала, чтобы они не упали на щеки, круглые и розовые, как у фарфоровой куклы.
- Какого-то одного, да? Он в вашем классе учится?
Эмили моргнула, и слезы стремительно сползли по щекам.
- Нет, - бормотнула она. Потом откусила печенье и начала его жевать – так торопливо, будто ждала, что сейчас ее начнут ругать за слезы.
- Попробуй постричь волосы, - сказал Уолтер. Ему так хотелось помочь ей, но он не мог сказать «Ешь, прекрати все эти глупости, ты совсем не толстая, знаешь, сколько на свете жирных, вот по-настоящему толстенных людей? Ты красивая, и это все ерунда». Но такое не говорят пятнадцатилетним подросткам.
Вместо этого он продолжил:
- Тебе очень пойдет такая стрижка, знаешь, когда волосы прямо подстрижены, ну, вот так, до середины шеи. Как это называется?
- Каре, - тихо сказала она и медленно моргнула. Еще две слезы поползли по щекам.
- Ага. Каре. У тебя такие красивые волосы, - с запинкой произнес он. - И когда ты их подстрижешь, такой, ну, знаешь, ровной волной, все в школе увидят, как ты изменилась. Все сразу тебя заметят. Не обязательно не есть, чтобы тебя заметили.
Эмили исподлобья поглядела на него, и в первый раз не отвела взгляд.
- Допивай чай, - кивнул Уолтер. – Печенье совершенно бездарное, и второе ты точно не хочешь, но доешь, пожалуйста, половину первого, которую ты зажала в руке и, видимо, собиралась выбросить, выйдя на улицу. Оно конечно не шедевр, но не настолько ужасное.
Продолжая смотреть на Уолтера, Эмили разжала взмокшую ладонь с печеньем, и медленно дожевала его.
- Придешь ко мне через неделю, окей? Покажешь новую прическу. Придешь?
Она не ответила.
- Так приходи, - повторил он.
В дверях она обернулась, бросила на него короткий серьезный взгляд, и Уолтер улыбнулся ей своей фальшивой радостной улыбкой.
Потом прикрыл глаза и закусил палец. Он живо представил, как мать девочки примчится к нему и наорет за то, что он надоумил ее маленькую принцессу постричься. Может, и правда не стоило? Вдруг не поможет? Может, она пострижет волосы, ей не понравится и она еще сильнее впадет в депрессию. Никогда не знаешь.
Ему захотелось положить голову на стол и несколько раз как следует об него треснуться.
Он умел ставить верные диагнозы, умел анализировать симптомы, умел всё, что должен уметь психоаналитик. Кроме одного – разговаривать с людьми. Как будто играет на пианино, и вроде бы играет то, что нужно, только почему-то не попадает в ноты, и слушатели морщатся и уходят в недоумении. И он может выучить наизусть хоть всю историю психотерапии, но какая разница, когда он не умеет заставить людей успокоиться? Это отнимало у Уолтера последние остатки мужества, и он жил в ожидании неизбежного сокрушительного провала, ждал, что скажет пациенту что-то не то, а тот наглотается таблеток, потому что ему не помогли.
- У тебя прямо комплекс отличника, - говорил ему Найджел. – Все и так нормально, ты же не Господь Бог, чтобы спасать заблудшие души. Ты просто делаешь свою работу. Применяешь научные методы, чтобы помочь людям разобраться в себе. Не всем же носиться с ними и вытирать им сопли. Не всем же…
«Не всем же быть лучшими» - мысленно договаривал Уолтер. У самого Найджела таких проблем не было – с ним люди всегда успокаивались и начинали говорить про себя сами. Им становилось лучше от самого факта его присутствия.
От присутствия Уолтера еще никому лучше не стало.
- Просто расслабься, док, - говорил Найджел. – Что ты, в самом деле.
Но он не мог расслабиться.

***
В коридор, где располагались кабинеты Уолтера, Линды и Найджела, вела старинная деревянная дверь из мореного дуба. На своих петлях она висела еще с военных времен. Дверью особенно гордился главврач больницы, Теренс Кристенсен, и всегда показывал её важным гостям.
- Как вы видите, господа, - обычно говорил в такие моменты Теренс, - во всей нашей клинике сделан прекрасный ремонт – здание очень старое, но два года назад мы полностью поменяли все коммуникации, всю, так сказать, начинку этого прекрасного особняка. Но здесь, в этом уютном уголке (на этих словах Найджел обычно кривился так, будто ему в горло запихнули лимон), мы решили оставить всё нетронутым. Потому что связь с прошлым, - тут голос его возвышался, как у священника, перешедшего к самой поучительной части проповеди, - важна для духовного здоровья в настоящем. Этот флигель долгое время был закрыт, но я настоял на том, что при нашей клинике – лучшей в Олдеме – должно быть место, где мы будем лечить не только тела, но и, с позволения сказать, души.
Он сурово, с осуждением, оглядывал комиссию, будто ждал, что та сейчас разразится градом возражений. Когда их не поступало, Теренс кивал и клал свою морщинистую ладошку на ручку двери.
- Добро пожаловать в Центр психологической помощи больницы Святой Терезы, господа, - бодро произносил Теренс и распахивал дверь так, будто за ней сейчас предстанет райский сад.
Найджел мученически прикрывал глаза.

В уютном уголке Уолтер работал уже полтора года.
Собеседование о приеме на работу заняло у него ровно восемь минут.
- Добрый день, добрый день, - Теренс даже вышел ему навстречу из-за своего стола и сжал его руку в своих сухоньких ладонях. – Как приятно познакомиться. Сын самого Холдена Стоуна! – он радостно рассмеялся, садясь обратно в свое огромное кресло. – Ну, как поживает ваш дорогой отец? Все по столицам разъезжает?
- Даже не знаю, доктор Кристенсен, - пробормотал Стоун-младший. – Отец всегда так занят.
- Еще бы, еще бы. Самый уважаемый человек в городе, еще бы, - Теренс оглядел его своими водянистыми глазками, и Уолтеру показалось, что он хотел сказать что-то еще, но раздумал. – Что ж, можете на следующей неделе выходить на работу.
- Я закончил Кембридж, потом курс по психотерапевтической специализации, и еще два года тренинга по индивидуальной психологии при Британской Ассоциации Психотерапевтов, - он полез в сумку за дипломами, но Теренс жестом его остановил.
– Оставите потом в отделе кадров. Я не сомневаюсь, что вы получили прекрасное образование. Приятно, когда в наш уголок забредают такие блестящие молодые специалисты.
«Он что, издевается?» - сумрачно подумал Уолтер. – «Он же даже не посмотрел на мои дипломы».
А Теренс между тем продолжал в том же духе.
- Большая честь, что вы вернулись в Олдем. А почему, кстати? Думаю, вы, с вашими-то связями, сделали бы прекрасную карьеру в Лондоне.
- Захотелось поработать в родном городе, - вежливо ответил Уолтер.
Это была ложь. На самом деле, он понятия не имел, зачем вернулся домой.
Здесь его уже давно никто не ждал.

***
- Что вас беспокоит, Джереми?
Коротышка смотрел на него в упор и молчал. Глаза красные, волосы торчат вихрами. Одет он был в клетчатую рубашку с коротким рукавом, которая сейчас, в октябре, выглядела уж совсем нелепо.
- Послушайте, я хочу вам помочь, - мягко сказал Уолтер. - Можете поделиться со мной любыми проблемами. Я никому ничего не расскажу, у меня нет никаких диктофонов здесь, я просто послушаю. О чем угодно. Просто поговорите со мной.
Молчание.
- Ваш сын беспокоится. Он видит, что с вами что-то не так, и попросил меня с вами поговорить. Но я даже ему не передам ни слова из того, что вы скажете. Я просто хочу помочь.
Коротышка не ответил, но продолжал смотреть на Уолтера, не сводя глаз, будто ждал, что вот сейчас тот произнесет какую-то волшебную фразу, подаст условный знак, и он не должен его пропустить.
И еще полчаса Уолтер пытался нащупать эту фразу, найти её, но ничего не получилось. Когда время истекло, Джереми Мардж просто кивнул и вышел из комнаты.
Настроение у Уолтера испортилось окончательно.

В одиннадцать пришел майор Стрэттон и, как обычно, жаловался, что ему не хватает службы и скучно в отставке. Потом Дайана Уорден пришла поделиться подозрениями, что ее муж играет на скачках. Эмили Саммерсмит в восьмидесятый раз за год не видела смысла в жизни. Старый Эдвин Дарден бормотал, что дети ему не звонят и что скоро он совсем загнется от одиночества.
Уолтер слушал их и думал о девушке в розовом платье и о коротышке с кроличьими глазами.
Ему пришло в голову не менее десятка фраз, которые можно было им сказать – но, как обычно, слишком поздно.

***
В дверь постучали, и Уолтер дернулся, чуть не расплескав кофе. Пациентов давно не было, и он едва не задремал в кресле.
Аннет, вытянув свою тонкую белую шейку, заглянула в кабинет. Вид у нее был озадаченный.
- Доктор Стоун, к вам посетитель, - громким шепотом произнесла она.
Обычно пациентов так пышно не объявляли, и Уолтер нахмурился.
- Так пусть заходит.
- Говорит, что не на прием, а лично к вам, и что это очень срочно, и я решила, что ведь пациентов пока нет, и, понимаете, возможно я обозналась, но может быть и нет, и я... – зачастила она.
- Так пусть заходит, - нетерпеливо повторил Уолтер.
Аннет суетливо посторонилась, и в кабинет неспешно зашел Холден Стоун.

Если бы Уолтера попросили поставить диагноз самому себе, он не задумался бы ни на минуту.
«Инфантилизм. Неуверенность в себе, проистекающая из высокого уровня жизненного успеха отца. Обида на отца. Зависимость от его мнения. Полный набор детских неврозов, проистекающих из зависти к отцу. Хоть научную работу по самому себе защищай».
Глядя на царственную фигуру Холдена, застывшую в дверях, Уолтер с мрачным удивлением понял: он думал, что давно вырос из этой глупой детской обиды – но некоторые вещи не меняются.
Они молча подождали, пока за Аннет закроется дверь.
- Привет, папа, - прохладно сказал Уолтер.
- Здравствуй, - любезно улыбнулся отец.
- Присаживайся, - нехотя ответил Уолтер. Втайне он порадовался, что Аннет уже ушла – он всегда был очень любезен и не хотел, чтобы она стала свидетельницей его грубости.
- О, спасибо, - улыбка отца стала еще шире, он прижал к животу полы своего черного пиджака и сел в кресло для пациентов.
Одет он был как всегда безупречно, и это была одна из немногих черт, которые Уолтер от него унаследовал. Холден тяготел к стилю старой школы, как он сам это называл – твидовые пиджаки, свитера из тонкой шерсти, вельвет, шотландка, и все такое. За всю жизнь Уолтер так ни разу и не увидел его в футболке – только рубашки, причем преимущественно от Алана Ньюмана.
Сейчас он с неприятным чувством понял, что они одеты почти одинаково.
- А ты неплохо устроился, - сказал отец, с комфортом усаживаясь в кресло.
- Как видишь, - огрызнулся Уолтер и покосился на дверь. Аннет наверняка подслушивает. Не каждый день к ним в клинику является сам Холден Стоун.
В комнате повисло неловкое молчание. Наконец Уолтер не выдержал.
- Я думал, ты в Лондоне. Или в Зимбабве. В Уганде, Канаде или учишь жизни эскимосов.
Отец неодобрительно поцокал языком.
- Ты всегда был такой злюкой, Уолтер. Мог бы хоть из вежливости сказать, как рад меня видеть.
Уолтер мрачно промолчал.
- Я на минутку, - наконец с примирительной улыбкой пояснил Холден. – Просто решил заскочить по дороге.
- По дороге откуда куда, папа? Я тебя четыре года не видел.
Он пожал плечами.
- Я был занят. Сам знаешь – много работы.
- И как ты меня нашел?
Стоун-старший запустил руку в свои идеально подстриженные седые волосы и задумчиво сказал:
- Наверное, ты уже забыл. Закончив учиться, ты был настолько любезен, что прислал мне СМС следующего содержания: «Меня взяли в Святую Терезу».
- Это была минута слабости.
- Конечно.
Отец помолчал, разглядывая комнату.
- Симпатичное место, хотя, знаешь, немного унылое. Такие серые стены.
- Не я их красил. Это общий стиль больницы.
- Ну да, ну да. А кожаные кресла, по-моему, не подходят для психов. Они так неприятно скрипят, когда ерзаешь. А психи ведь часто ерзают, да?
- Папа, - резко начал Уолтер и, вдохнув пару раз, продолжил уже спокойнее. – Здесь нет никаких… никаких… душевнобольных. Отсюда никого не уводят в смирительной рубашке. Никто не бьется лбом об угол стола и не кричит, что убил Авраама Линкольна. Я не психиатр, папа, я психотерапевт, я тебе сказал это уже сколько лет назад? Десять? Пора бы уже запомнить, а?
Он подождал, что отец на это ответит. Может, извинится. Скажет – конечно, я помню, ну что ты. Просто я пошутил. Уолтер злился на себя за то, что так и не повзрослел. Что все еще хочет, чтоб отец его похвалил.
- Не будь занудой, – веско сказал Холден вместо этого.
- Слушай, чего тебе надо, а? Зачем ты сюда явился?
- Я в городе проездом, вот, захотел поболтать с наследником. Это вполне понятное желание, - наставительно произнес он. – А с твоей стороны было бы похвально разговаривать полюбезнее. А не смотреть на меня с таким видом, будто сейчас откусишь мне ухо. И, кстати, мне как-то неудобно разговаривать с сыном, сидя в кожаном кресле для психов.
- Не для психов.
- Хорошо. Для людей с проблемами. В общем, я пришел сказать, что сегодня вечером зайду к тебе поужинать. Надеюсь, за это время ты уже обзавелся хорошенькой девчонкой, которая приготовит нам жаркое или какой-нибудь салат. Ты не женился тут без меня, я надеюсь? А то я был бы обижен, что не получил приглашения на свадьбу.
- Давай лучше в пабе посидим, - пробормотал Уолтер, продолжая сверлить отца неприветливым взглядом. Оставалось только смириться с неизбежным.
- Ну нет. Надоело. Ты же знаешь, я всегда любил домашнюю кухню, - и с приятной улыбкой Холден Стоун поднялся из кресла и пошел к двери. - Буду в девять, и не забудь купить белого вина. И пришли мне сообщение со своим адресом.
Уолтер со смутной надеждой посмотрел в окно – до вечера, наверное, еще далеко - но солнце уже неумолимо оседало за деревья.

***
Когда он вышел на улицу, небо уже совсем потемнело, нависло над крышами домов. Ветер подхватил было лежащий на дороге пакет и тут же опустил обратно, будто раздумал.
До дома можно было дойти и пешком, но снова начался дождь, и Уолтер решил дождаться автобуса.
В автобусе было очень тепло, по стеклу ветвисто расплывались капли. Ветки деревьев, еще вчера такие разноцветные, теперь выглядели обвисло и мокро, однообразные коттеджи проплывали за окнами, и мысли Уолтера плавно перетекали с одного на другое, пока в который раз за вечер не уперлись в отца.

Википедия рассказывала о нем так:

«Холден Уильям Стоун (род. 8 февраля 1951, Олдем, Великобритания) — один из наиболее влиятельных и известных широкой общественности специалистов по теоретической физике. Ученый, теле- и радиоведущий, профессор Оксфордского университета, знаменитый популяризатор науки. Карьера Холдена Стоуна началась в Оксфордском университете, который он с отличием закончил всего через десять лет после своего великого современника Стивена Хокинга. Еще будучи студентом, Стоун увлекся идеей, которая определила всю его дальнейшую жизнь: как рассказать широким массам о многообразном, невероятно сложном и гармоничном устройстве нашего мира. Вначале он пошел по стопам своего любимого учителя, Хокинга, и написал две книги, посвященные современному восприятию общей теории относительности и волновой механике Шредингера. Стиль их был настолько увлекателен, что в следующие десять лет…»
И так далее, и тому подобное.
Весь кабинет в лондонском доме Холдена Стоуна был тщеславно увешан фотографиями его со всевозможными деятелями науки, ведущими телепередач, торжественных церемоний, конференций и симпозиумов.
За свою жизнь никакого выдающегося открытия Холден не сделал, но умел рассказывать про открытия, которые делали другие, так увлекательно, что даже старшеклассника можно было хоть ненадолго удержать у телевизора рассказом про теорию струн.
- Я как Джейми Оливер, - шутливо сказал он как-то в одном из интервью, и улыбнулся своей фирменной веселой улыбкой. – Только вместо теста и скумбрии у меня черные дыры и гравитация.
Он вел телепередачу, писал книги, читал лекции, его любили газеты, читатели, телезрители, и особенно его студенты.
Все, кроме Уолтера.

Уолтеру часто казалось, что все двадцать восемь лет его жизни отец провел в недоумении — как он, великолепный Холден Стоун, умудрился получить сына, который не блещет ни умом, ни красотой, ни обаянием, ни спортивными успехами, ни амбициями, ни красноречием — ничем. И это недоумение угнетало Уолтера хуже, чем крики или замечания.
Холден обожал своих талантливых учеников, будущих великолепных физиков. Они приходили к нему домой, строили какие-то диаграммы, спорили, пили белое вино – и, конечно, никогда не звали Уолтера к себе. Он сидел в своей комнате, смотрел телевизор и чувствовал себя наказанным – хотя скорее всего Холден этого даже не замечал.
Впрочем, на образование ему денег отец не пожалел.
- Психология? – сказал он, когда Уолтер рассказал ему, куда хотел бы поступать. – Очень мило.
И на этом их разговор о выборе профессии был закрыт раз и навсегда.

***
Уолтер снимал квартиру в панельном доме восьмидесятых годов. Дом был шестиэтажный, блекло-зеленый, а квартира бы отлично подошла для съемок какого-нибудь комедийного ситкома. В центре гостиной возвышался огромный потрепанный диван, перед ним – необъятный журнальный стол – впрочем, журналов на нем не водилось сроду, Уолтер раскладывал на нем материалы для своего исследования по технологии недирективного интервью в психоанализе. Помимо этого, в квартире была крошечная спальня (большая крепкая кровать и шторы в шотландскую клетку), кухня (дешевый гарнитур бледно-красного цвета, вышедшего из моды лет двадцать назад) и ванная (основательная бело-синяя плитка и высокая треснувшая раковина).
Уолтер прошелся по квартире, собирая мусор. В ванной он обнаружил ночную рубашку, крем и духи Кейт – они расстались уже месяц назад, а у него все не поднималась рука их выбросить.
Они познакомились с Кейт на вечеринке, которую устроил Найджел в честь своего дня рождения. Уолтер принес бутылку вина, серьезно поздравил окруженного приятелями именинника, после чего бродил из комнаты в комнату, пытаясь себя чем-то занять, пока к нему не подошла светловолосая девушка. Девушка была изрядно навеселе.
- Ты прям такой настоящий англичанин, - радостно сказала она с ужасным австралийским акцентом.
- В каком смысле? – вежливо спросил Уолтер.
- Такой, знаешь… - охотно продолжила девушка и нетвердым жестом изобразила в воздухе огромную параболу. – Круги под глазами. Лицо, как у умного кролика из «Винни-Пуха». И волосы еще вот этого цвета, - она фамильярно взъерошила ему волосы. Для этого ей пришлось встать на цыпочки. – Светло-русые. Как у принца, этого, ну, который лысеет и недавно женился. И еще ты такой серьезный, - она хихикнула. – Наверняка учился в каком-нибудь Оксфорде.
- В Кембридже, – поправил Уолтер.
- Вот я и говорю – пижон. Вы там, небось, как у Ивлина Во – целыми днями пили и курили травку.
Уолтер хотел было сказать, что почти все время только и делал что учился, но вовремя придержал язык. Эван бы явно посчитал, что это не та информация, которая поможет знакомству с девушкой – а уж он в этом был эксперт.

***
В Кембридже Эван Сазерленд был его соседом по комнате и любимцем всего колледжа – весельчак, балагур и спортсмен – словом, он олицетворял собой все то, что к Уолтеру не относилось при всем желании. Эван учился на хирурга – белая кость среди врачей – и, как и все хирурги, был наглым и самодовольным ублюдком. Он должен был бы распугивать всех приличных девчонок своей волчьей ухмылкой, но вместо этого они липли к нему сами. Он всегда списывал у Уолтера те лекции, которые сам прогулял, куря с ребятами в парке или катаясь на скейте. Уолтер подозревал, что Эван ради этого с ним и дружит, но не мог заставить себя отказаться и перестать думать, как ему повезло, что Эван общается с ним больше, чем с другими.
Всю жизнь Уолтера завораживали люди, которым все легко дается, а Эван был просто королем среди счастливчиков. Он никогда не заваливал экзамены: каким-то образом вдруг выяснялось, что самое важное он отлично знает.
Около их комнаты в коридоре стоял автомат с газировкой и батончиками, единственный во всем корпусе. Там всегда толпились люди и часто стучались к ним – Эван был рад всех видеть. Уолтер терпел. Он готов был расплачиваться за эту дружбу.

Самым запоминающимся днем за время учебы для Уолтера стал день вручения дипломов – сразу по нескольким причинам.
В день выпуска Эван подбил всю их компанию прыгнуть в воду в ближайшей речушке, и Уолтер тоже прыгнул, даже не понимая, как дал себя уговорить — просто поддался общему настроению. В первый момент было оглушительно холодно, а потом не хотелось вылезать, и, плавая у причала в окружении полуодетых мокрых девиц и хохочущих парней, Уолтер чувствовал себя совершенно счастливым.
Помимо этого, день выпускного запомнился Уолтеру тем, что отец в очередной раз в жизни его опозорил.

Церемония вручения дипломов уже подходила к концу, когда в переполненном зале кто-то вдруг поднял руку и громко сказал:
- Простите. Я хотел бы сказать несколько слов. Вы позволите?
И встал.
Уолтер даже не знал, что отец приехал, и его тут же начало одолевать плохое предчувствие. Он мысленно взмолился, чтобы отцу не дали слово.
Не помогло.
Холден Стоун вышел на сцену, как Майкл Джексон, разве что только не лунной походкой. Многие тут же узнали его и начали перешептываться. Холден сказал прекрасную прочувствованную речь о том, что, как ученый, сверх всякой меры благодарен Кембриджу за то, сколько прекрасных ученых, врачей и других специалистов он подарил Великобритании, и как радует глаз сам вид этого процветающего учебного заведения – все это в своей знаменитой остроумной манере. Зал улыбался, смеялся его шуткам, аплодировал, и Уолтер уже было подумал, что обошлось, когда отец, как священник, благословляющий толпу, воздел руки и сказал именно то, чего с таким ужасом ждал Уолтер:
- И последнее – по порядку, но не по значимости. В этих стенах, на факультете психологии, учился мой сын, Уолтер Стоун. Сегодня он, вместе со своими друзьями, получил здесь диплом с отличием. Уолтер, поднимись ко мне.
Стоун-младший попытался сделать вид, что его нет в зале, но на него уже стали удивленно оглядываться: все годы учебы он тщательно скрывал, из какой он семьи, благо фамилия «Стоун» встречается на каждом шагу. Теперь его секрет был во всеуслышание раскрыт. Уолтер встал и побрел на сцену так, будто к ногам у него привязаны пушечные ядра. Отец встретил его с распростертыми объятиями и, под аплодисменты и улыбки зала, обнял его и похлопал по плечу. Замелькали вспышки фотоаппаратов. Уолтер улыбнулся так, будто пытается проглотить живую лягушку. Как можно было рассчитывать, что папа упустит такую прекрасную возможность покрасоваться перед камерами и стать героем парочки газетных статей на тему «Холден Стоун – не только гордость страны, но и прекрасный отец».
Для Уолтера это был день триумфа. Впервые он добился чего-то сам, и никто не говорил: «Кстати, как поживает ваш уважаемый отец?», и не был к нему добрее из-за этого. Теперь ему казалось, что все в зале смотрят на него с осуждением: мол, наверняка он сам попросил папу выступить, чтобы все увидели, какой у него крутой отец. Похвастался. Ну-ну.
Когда церемония закончилась, он отыскал под лестницей второго этажа Эвана и попытался незаметно скрыться, но не тут-то было – папа высмотрел его в толпе и с улыбкой двинулся к ним с Эваном, когда они уже почти добрались до двери.
- Ох, еле успел вас перехватить. Познакомь меня со своим другом.
- Очприятнопоззнакомся, - пробормотал Эван, обнимая Уолтера за шею, и весело икнул. Он скрылся из зала сразу, получив в руки диплом, и был уже настолько пьян, что его едва не вывернуло на ботинки Холдена Стоуна. Это, подумал тогда Уолтер, было бы достойным завершением вечера.
После этого денег на учебу Уолтер у отца больше не просил. Он получил грант и пошел на курс по специализации, потом на тренинг по индивидуальной психологии. С тех пор они с отцом почти не виделись, и все их общение сводилось к праздничным поздравлениям по электронной почте.
Эвана после того дня он тоже больше не видел. В конце концов, он всегда делал не то, чего от него ждали. Он даже не пошел в ординатуру.
Вместо этого Эван крутанул глобус, ткнул пальцем в первое попавшееся место и уехал во врачебную миссию в Сенегал. Иногда он писал оттуда мэйлы, но чем дальше, тем реже.
Уолтер злился на себя за то, что до сих пор по нему скучает.
Ни до, ни после этого у него не было такого хорошего друга.

***
- В Кембридже было круто, - ответил он Кейт в тот вечер, а она рассмеялась и сказала, что так и думала.
Он порылся в памяти и рассказал ей какой-то примитивный анекдот про старого профессора, и она хохотала так, будто сейчас умрет. Через полчаса она уже обнимала его, и в этот вечер ушла с ним.
С Кейт было весело. Он никогда не любил ее – она была слишком шумной, будто проглатывала все свободное пространство вокруг себя – но в те два месяца, когда они встречались, чувствовал себя лучше, чем когда-либо еще. Они ходили в кино, занимались любовью по полночи и, обнявшись, смотрели «Клинику» на ноутбуке. Она часто уходила куда-то танцевать без него – от танцев он сразу отказался наотрез – потом начала иногда ходить в кино с подругами, а не с ним. Потом он понял, что она совершенно не умеет готовить. Потом ей надоело смотреть «Клинику», а он не хотел смотреть «Друзей», и закончилось все тем, что они расстались.
- Ты мне очень нравишься, - со смехом, как обычно, сказала она и взъерошила ему волосы. – Но такой зануда. Я чувствую себя так, будто мы с тобой женаты сорок лет и уже внуков вырастили. Странно, правда?
Он молча кивнул.
- Не грусти, - продолжила она. – Все образуется.
Она поцеловала его на прощание и ушла. В тот вечер он заказал себе пиццу, которую она считала слишком вредной, и с хрустом съел ее целиком, лежа в кровати. Ему было немного грустно, но ничего смертельного.
Впрочем, с тех пор он совершенно не мог смотреть ни «Клинику», ни «Друзей».

Теперь он затолкал рубашку и духи Кейт в шкаф. Потом передумал и выложил на видное место – пусть отец не думает, что у него нет девушки. Не хватало еще выслушивать его дурацкие шуточки на эту тему.
Он вымыл посуду, убрал с журнального стола все книги, сложил их неровными стопками в угол и стал ждать отца.
Это обещал быть долгий и неприятный вечер.

***
Холден Стоун не опаздывал никогда. Это знали все его студенты, знал и Уолтер, и когда ровно в девять позвонили в домофон, только подумал в очередной раз, что папа не меняется.
- Какая восхитительная дыра, - сказал отец, оглядывая квартиру, и в голосе его была странная смесь брезгливости и восхищения. Он прошелся по коридору, бесцеремонно заглянул в ванную и на кухню, и наконец уселся на диван в гостиной. Холден всегда обладал способностью устраиваться так удобно, что всем вокруг тоже хотелось комфортно развалиться в кресле, взять бокал или чашку, завернуться в плед и наслаждаться жизнью.
Одно время Холден вел на утреннем телеканале передачу для родителей про то, какие опыты они могут ставить дома с детьми, чтобы рассказать им о мире и одновременно не нанести ущерба имуществу – и там пользовался этим своим умением на полную катушку. Уолтер смотрел это шоу каждое утро, лежа на диване и обняв одеяло, и до сих пор помнил, как отец умел разговорить всех этих мужчин и женщин в студии, заставить смеяться, почувствовать себя удобно и весело. Может, поэтому ему так понравилась мысль стать психологом – он надеялся, что его этому научат. Что если он будет лучше разбираться в людях, станет таким, как отец, и из молчаливого увальня превратится в приятного собеседника, душу компании.
Но, конечно, этого не случилось.

Еду Уолтер заказал в китайской закусочной на другой стороне улицы, и отец не преминул тут же сказать, что белое вино совершенно не сочетается со свининой в кисло-сладком соусе. Помимо этого, в первые полчаса своего присутствия он успел прокомментировать неудобный диван, духи Кейт, слишком маленькую квартиру, унылый вид из окон и бардак в углах комнаты. Когда поток его иронического красноречия иссяк, Уолтер наконец смог спросить – скорее из вежливости, чем из любопытства:
- А у тебя как дела? Что ты вдруг приехал?
Отец весело ухмыльнулся и вытащил сигареты.
- Неохота на балкон выходить. Ты ведь не запретишь отцу покурить в гостиной, правда?
Уолтер угрюмо пожал плечами и через стол толкнул к нему пустое блюдце.
Холден неспешно отыскал в кармане зажигалку и закурил какой-то отвратительно крепкий дешевый табак. Он втягивал дым с такой жадностью, будто был не шестидесятилетним профессором, а мальчишкой, который смолит первую сигаретку за школой.
- Приехал тебя повидать, - произнес он наконец и аккуратно сбил пепел в блюдце. Он говорил медленно, будто оттягивает разговор, и это на него было непохоже. Уолтер вдруг насторожился. - Знаешь, так странно было тебя видеть в том кабинете, - он хмыкнул. – Прямо как взрослый.
- Спасибо. Какой комплимент, - пробормотал Уолтер.
- Я, кстати, никогда в жизни не был у мозгоправа. И что, вы правда можете спасти кого-нибудь от депрессии, страданий, самоубийства и чем вы там еще занимаетесь?
- Ты в это, видимо, не веришь.
- Ты знаешь, нет. Не слишком верю. Но если тебе нравится, - он пожал плечами и еще с минуту курил, глядя в окно.
- Хотя знаешь… - он с преувеличенно равнодушным видом посмотрел на свою сигарету. – Ты мог бы заниматься чем-нибудь получше.
Уолтер устало потер глаза.
- Это чем же, интересно?
Отец аккуратно поставил стакан на стол и улыбнулся.
- Я хочу предложить тебе работу.

***
В первые несколько секунд Уолтер решил, что ослышался. Уж к чему - к чему, а к медицине профессор Стоун отношения никогда не имел. К тому же трудно было не заметить, что с работой у него и так все в порядке.
Отец терпеливо повторил:
- Я хочу предложить тебе работу.
- Зачем?
- Расскажу по порядку, - он закинул ногу на ногу и раздумчиво похлопал себя по колену. Голос его стал почти доверительным. – У меня есть друг. Старый друг.
- Физик? – вежливо спросил Уолтер.
- Нет. Он работает в МИ-5. Во внутренней разведке. Уже очень давно.
- Кем?
Отец посмотрел на него, как на идиота.
- У людей из госбезопасности должность не спрашивают. Я всегда думал, это не мое дело. В смысле, его работа. Пару раз он рассказывал мне какие-то байки, но, думаю, он их на месте и выдумывал. Познакомились мы с ним уже лет тридцать назад. Хороший человек.
Он замолчал. Уолтер неподвижно ждал продолжения.
- Если это твой такой уж старый друг, - наконец сказал он. – Почему я его не помню?
- Ну, во-первых, ты и вообще моих друзей даже двоих не перечислишь, - с упреком сказал отец. – А во-вторых, он приходил к нам домой только пару раз, когда ты был совсем маленький, еще когда…
Он замолчал и закурил, и Уолтер мысленно закончил фразу за него: «когда твоя мама была еще с нами».
- В общем, мы с ним не то чтобы часто встречаемся – так, иногда где-нибудь чего-нибудь выпьем. У нас нет привычки говорить про работу, и я уже даже подзабыл, чем он занимается. Как-то отключился от этого. А тут мы с ним встретились на прошлой неделе, и он вдруг спросил.
Улыбка тронула его губы.
- Он спросил меня, не знаю ли я кого-нибудь, кто, во-первых, разбирался бы в людях, во-вторых, не был бы связан семейными обстоятельствами и мог бы ненадолго уехать и, в-третьих, пользовался бы моим полным доверием.
Он усмехнулся одним углом рта.
- Я сразу подумал про тебя.
- Хорошо разбираться в людях – это не про меня. К сожалению, - пробормотал он.– Я не…
Он хотел сказать: «Я – не ты», но передумал.
- Глупости, - резко сказал отец. Уолтер сразу узнал этот тон – профессор Стоун не любил, когда ему перечили. Он сам обычно лучше всех все знал. – Прекрати вот это твое вечное самоуничижение, хорошо? Ты психолог. У тебя отличное образование, позволь тебе напомнить.
«Которое стоило мне целое состояние» - мысленно прибавил Уолтер.
- Ты ведь можешь позвонить ему. Расспросить. Это же такой шанс. Не будь ты таким тюфяком. Попробуй.
- А что именно надо делать?
- Не знаю. Поехать куда-то, проконсультировать, наверное. Он мне ничего не рассказал. Но если захочешь, расскажет тебе.
- Это какая-то конференция?
- Я же сказал тебе – не знаю.
Уолтер был так удивлен, что даже не знал, с какого вопроса начать.
- Но почему… слушай, зачем им я? Есть много врачей, опытных, успешных, старше меня, зачем им я? МИ-5 – это же… ну… Это же МИ-5. Там полно квалифицированных офицеров. Специалисты по всем областям. Кто угодно. Они могут найти кого угодно.
- Ему зачем-то понадобился человек, который вообще не имеет отношения к спецслужбам. Кто-то из гражданских, кому он просто мог бы доверять. Он решил, что раз ты мой сын, тебе можно доверять, - Холден пожал плечами, он сказал это с каким-то непонятным, нечитаемым выражением.
Уолтер помолчал.
- Так им нужна какая-то консультация? Хорошо, я могу позвонить и по телефону ответить на…
- Слушай, ты хоть когда-то слышишь, что я тебе говорю? Не знаю. Он только сказал, что ты должен будешь куда-то поехать.
- Куда поехать?
- Он расскажет, если ты согласишься.
- И с чего мне соглашаться?
- Потому что ты за скромную зарплату выслушиваешь в провинциальном городке жалобы домохозяек, а я тебе предлагаю шанс, которого у тебя больше не будет.
Он подлил себе еще вина, посмотрел на бокал и выпил его залпом.
- Не думаю, что они там раскроют тебе секреты королевской семьи – может, они проводят какой-нибудь эксперимент. Или социологический опрос. Не знаю. В общем, - он наклонился вперед и улыбнулся. – Отказаться будет глупо. Попробуй, не будь таким старичком. У меня такое чувство, что я в свои шестьдесят моложе тебя, - со смехом ответил он.
Уолтер не засмеялся. Он думал про Эмили Брукс, про то, как она зажимала в ладони недоеденную половину печенья. Про Джереми Марджа, которого он так и не разговорил. Про старого смешного Теренса Кристенсена, который как лев выбивает финансирование для своей клиники. Про знаменитую старинную дверь, которую он открывал каждое утро и закрывал каждый вечер. Глупо будет всё это бросить. Глупо и опрометчиво.
- Уолтер, слушай, - неожиданно серьезно сказал отец. – Я понимаю, что у тебя важная работа. И я… я доволен, что она у тебя есть. Но я же не прошу тебя ее бросать. Просто возьми отпуск и поезжай. С тобой же ничего не происходит. Никогда в жизни. Попробуй хоть раз плюнуть на свою чертову серьезность.
Уолтер исподлобья смотрел на него. Холден улыбнулся.
- Вот это выражение лица, как у надутого хомяка, я знаю с тех пор, как тебе исполнилось четыре. Не надо на меня так смотреть. Вот, - он достал из кармана ярко-зеленый квадратный листок. На нем был написан номер телефона. – Позвони ему.
- Мне надо подумать, - невнятно пробормотал Уолтер.
- Подумай, подумай. А пока расскажи мне, что на десерт. И подлей вина. Не возражаешь, если я еще покурю?

***
Каждую пятницу Уолтер встречался с Робби.
Робби был ирландцем с огненной шевелюрой, чинил компьютеры в какой-то местной мастерской и каждый вечер заседал в пабе «Три собаки». Уолтер иногда выпивал там по пятницам с тех пор, как вернулся в Олдем, и однажды рыжий пьянчужка подсел к нему, хлопнул по плечу и залихватски начал рассказывать длинную и неправдоподобную историю про то, как встретил в борделе мэра города. Уолтер по привычке терпеливо выслушал его излияния.
Узнав, кем он работает, Робби смеялся минут десять, а потом еще раз хлопнул его по плечу и купил ему пиво.
С тех пор они встречались там каждую неделю.
Робби обожал футболки с непристойными надписями и безумные свитера. Сегодняшний был с вереницей рождественских оленей в темных очках и с сигаретами в зубах.
- И где ты только берешь эту пакость? – мрачно спросил Уолтер, отпивая пиво.
- Эту пакость, - Робби гордо натянул на груди свитер, – по моему персональному заказу изготавливают обкуренные подростки в Бангладеше.
- Да ладно.
- Точно тебе говорю. Не, на самом деле это секонд-хэнд на Грин-стрит.
Он отхлебнул пива.
- Ты что сегодня такой унылый? Кому ты там сегодня вправлял мозги? Старушке, переживающей гибель любимого пекинеса? Кстати, старик – если однажды к тебе придет хорошенькая телочка и будет плакать о том, как ей одиноко, а я верю, что однажды Господь услышит мои молитвы и это случится, – он размашисто перекрестился, – будь другом, нарушь врачебную тайну и дай мне её телефончик.
- Таких пока не приходило, - скупо улыбнулся Уолтер.
- Жалко, - вздохнул Робби и богатырским глотком уничтожил полкружки пива. Уолтер не стал ему говорить, что вряд ли небесным созданиям, которых он себе представляет, подойдет тридцатилетний пьянчужка, зарабатывающий четыреста фунтов в месяц.
В этот вечер Уолтер неожиданно для себя напился. Обычно он медленно выпивал одну кружку, потом вставал и прощался, а Робби кричал ему вслед: «Давай, вали в свою теплую постельку, чистоплюй!». Но беспокойство, которое преследовало его со вчерашнего разговора с отцом, все не покидало его, и после первой он не встал, а заказал вторую, а потом третью, под одобрительный свист Робби.
После четвертой кружки Уолтер совсем размяк и замолчал, уставившись в телевизор. Здесь частенько показывали футбол, и тогда у стойки собиралась толпа мужчин, которые время от времени начинали истошно орать. Сегодня в пабе было тихо, по телевизору передавали вечерние новости, и Уолтер тоскливо посмотрел на ведущего. Тот беззвучно открывал рот, за его спиной показывали обломки какого-то самолета и кричащих людей на носилках.
- Знаешь, мне тут предложили такую странную вещь. Поехать куда-то, для какого-то правительственного эксперимента, - сказал он, даже не успев подумать, и услышал себя будто со стороны, уже думая о том, что надо было придержать язык.
- Ну да, ври больше, - хохотнул Робби, и Уолтера внезапно это обидело. Робби был уже совершенно пьян и, видимо, решил, что Уолтер шутит.
- Я не вру, - довольно агрессивно сказал он.
Робби посмотрел на него хитрым взглядом, блестящим, как у воробья.
- Слушай, чувак, ну даже я не настолько идиот, чтоб верить в такие сказки. Зачем им сельский доктор, который целыми днями выслушивает офигевших от безделья домохозяек? Это же пра-ви-тель-ство. Я подозреваю, - он тяжело облокотился на стол, - что на них работает даже Доктор Кто. Они же кого хочешь могут нанять. Чувак, мы же в Олдеме. Самый скучный город во всей стране. Правительство, наверное, даже не помнит, что мы существуем, - неожиданно грустно закончил он.
Уолтер вдруг разозлился. Это все была правда, он сам думал об этом чуть ли не теми же словами – но то, что Робби, даже небритый рыжий Робби, не просыхающий неделями, в него не верит, было неожиданно обидно.
- Я не вру, - зло пробормотал он. – И я, кстати, согласился.
- Ну-ну. Буду ждать, когда тебя по телеку покажут. Будут показывать – приветик передай, - философски изрек Робби и опрокинул в себя еще полкружки.
- А и передам, - огрызнулся Уолтер и заказал себе еще.

***
- Ну и глупость, - сказал он сам себе, сжимая в руке телефон. Рука взмокла, и он вытер её салфеткой. - Бред какой-то.
Потом он вспомнил смех Робби и осуждающий взгляд отца и набрал номер.
«Ну конечно, он не ответит. Или ответит? А что я скажу? Как я объясню, кто я такой? Вдруг он уже не помнит про тот их разговор с папой?»
- Здравствуйте, мистер Стоун. Рад, что вы позвонили, - сказал в трубке приятный мужской голос.
- Я... Здравствуйте, мистер...
Господи, я же не знаю, как его зовут, в ужасе подумал он. Надо же было так опозориться.
- Мистер Райли, - любезно подсказал голос в трубке.
- Да, простите. Мистер Райли. Я Уолтер Стоун, сын Холдена Стоуна.
- Я знаю. Я же сказал — рад слышать.
- Отец сказал мне что... что вы хотели со мной поговорить.
- Да, чистая правда. Вы ведь сейчас в Олдеме? Сможете приехать через неделю? Я перешлю вам адрес по мэйлу. Сможете взять отпуск недельки на три? Прихватите вещи, которые могут понадобиться для путешествия, и приезжайте, например, в следующую субботу. На станции вас встретят.
Уолтер подумал, что у этого мистера Райли плохая манера не давать людям времени ответить на вопросы, которые он сам же задает.
- Долгого путешествия? – наконец уточнил он.
- Я сердечно рад, что вы согласились нам помочь, - не обращая внимания на вопрос, продолжил мистер Райли. – Перешлите мне в ответе на письмо свой номер счета, мы переведем туда небольшое вознаграждение. Очень скромное, правда, но прошу простить – бюджета под это у нас нет, крутимся как можем. Вы нам очень поможете. Спасибо, доктор Стоун.
Голос у него был такой приятный, что хоть бери его начитывать радиопостановки для Би-би-си.
Уолтер хотел было что-то ответить, но, пока он думал, вызов был уже сброшен.

На следующий день ему действительно пришло письмо с адреса [e-mail]
В нем была всего одна фраза:
«Солихалл, графство Вест-Мидландс, железнодорожная станция, в субботу 15 октября в пять часов вечера».
Больше ничего.

Он отпросился в клинике, придумал сложную ложь про то, что его лучший друг, живущий в Саутгемптоне, попал в аварию, и теперь он должен присмотреть за ним, потому что у друга никого больше нет и нет денег кого-то нанять, и плел все это с такой хмурой убежденностью, что сам чуть не поверил. Доктор Кристенсен поджал свои сухие старческие губы, взглядом выразил крайнее неодобрение и хотел было сделать ему выговор за саботаж, но потом, видимо, вспомнил, кто у них самый почетный гражданин города – мысль о Холдене Стоуне отразилась на его лице так ясно, будто загорелась на лбу, как гирлянда – и он только натянуто улыбнулся и разрешил отпуск.
Пятнадцатого октября Уолтер сел на поезд.